Панкрат. Возвращение в небо
Шрифт:
– Да нет! Они по-русски лучше меня базарят, – возразили снизу. – Меня взяли в качестве гида. Я ведь родом отсюда.
– А скотник зачем с вами был?
– Это мой троюродный дядька.
– Это он вам рассказал про медальон?
– Он.
– А где теперь твои иностранцы?
– Откуда я знаю? Меня ведь в лесу по голове дубиной огрели. А когда я очнулся, рядом только дядька мой покойный лежал. А больше никого не было. Истинный крест!
– Ладно, – Суворин склонился над ямой и осветил ее фонарем. – Я не буду бросать на тебя камень. На хрен мне об тебя мараться. Живи.
– Я так и знал, что ты не поможешь
– Черт! – воскликнул в ответ Суворин. – Я становлюсь предсказуемым!
– Однажды и ты сдохнешь в такой же слизи, – застонал «Де Витто».
– Иногда приходится осознавать то, чего осознавать не хочется, – пробормотал Панкрат, решительно направляясь прочь.
Снова подул холодный ветер. Суворин поднял голову и увидел впереди завесу дождя. Луна исчезла. Небо над строительной площадкой было в черных тучах, между которыми мерцали яркие, холодные звезды.
Панкрат сжал губы. Ему казалось, что он стоит здесь вечно. Под этим вечным небом и вечными звездами. Где-то далеко завыла милицейская сирена.
Суворин опустил голову и несколько минут сосредоточенно смотрел себе на ноги. Потом поднял лицо к небу и закричал:
– Я живу как-то не так? Сколько еще уравнений я должен решить, чтобы что-нибудь понять?!
Ночь снова разорвал крик из ямы.
Губы Панкрата чуть дрогнули. И если бы кто-то наблюдал за ним в этот момент, то ничего бы не заметил. Он тихо смеялся. Это был внутренний смех, сотрясающий все его сознание.
– А я ведь твою машину проветрил! – пробормотал он. – Аж до Москвы.
Его как будто услышали. В ответ раздался тихий жалобный скулеж.
– У меня такое чувство, что его что-то беспокоит, – Панкрат наконец тяжело рассмеялся и поспешил к «Boy Racer».
Через тридцать минут он выехал на шоссе, которое пятнистой лентой тянулось вперед, четко выделяя тень мотоциклиста на бетоне. Сквозь тучи пробивалась луна. На какое-то время к Суворину присоединились еще два мотоциклиста. Но он не заметил их и не ответил на их сигналы, когда они, набрав скорость, обогнали его. Несмотря на ночную прохладу, он был весь в поту. Убрав одну руку с руля, он расстегнул куртку и провел пальцами по осунувшимся, обросшим щетиной щекам. Стало немного легче. Стараясь ни о чем не думать, он просто смотрел на дорогу, окруженную соснами, и вспоминал, как в детстве рисовал акварелью. Почти каждый день. Рисовал дождь, солнце, улицы. Но однажды проснулся и понял, что все ушло, и так и не сумел объяснить себе: почему.
Дорога пошла под уклон, и Панкрат увидел белое облако внизу. Это была стена приближающегося ливня. Но пока капли над ним падали медленно и не особенно беспокоили его. И вот он въехал в полосу дождя. Струйки воды безжалостно потекли по шее, затекая за воротник куртки.
На повороте «Boy Racer» занесло, но Панкрат справился с управлением. Затем, сбавив скорость, убрал одну руку с руля, чтобы застегнуть молнию на куртке. Больше уже ни о чем не думая, он помчался в ливень.
Глава 4
Обед проходил в торжественной, почти чопорной обстановке. Гости были одеты так, как если бы их обслуживала школа ручной одежды Paco Rabbana. Пили «Grange Hermitage» тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. С аппетитом ели форель с тыквенным шатни, копченые стерляжьи спинки с грушами. И клубнику фламбе – на десерт.
Разговаривали на немецком и французском. В основном о московских нравах и традициях, бескультурье и неспособности местных использовать доставшееся им архитектурное наследство.
Обед проходил в только что отреставрированном «Дягилеве». Русских среди присутствующих не было. Суворин, сидевший за ажурной ширмой в конце зала, имел не только возможность воочию убедиться, что там присутствуют нужные ему люди, но и приблизительно догадывался, о чем шла речь.
Немец Отто Шнейдер и француз Жан Рувье были там собственными персонами. Только костюмчики поменяли. Впрочем, Суворин тоже переоделся. И хотя прошел фэйс-контроль, выглядел намного проще. Официант молча принес ему бутылку минеральной воды, салат из свежих овощей и холодную телятину и с улыбкой, которую он «надевал» для людей не оправдавших его надежд, удалился.
Надо сказать, что «неоправдавшиеся надежды» в «Дягилеве», типа тех, которые сейчас с аппетитом поглощал Суворин, стоили около десяти тысяч. И это было все, на что Панкрат сейчас финансово был способен. Во всем остальном ему повезло больше.
Слежка, которую он несколько дней вел за Шнейдером и Рувье, наконец себя оправдала. И сейчас вместе с едой Суворин получал очередную порцию нужной ему информации.
На правоохранительные органы Суворин больше не надеялся. Иностранцы выкрутились. Объяснили, что приезжали осматривать земли и что машину у них угнали, заявив на очной ставке, что Суворина никогда в глаза не видели. И вид у них при этом был такой добродушный и растерянный, что Суворин сам чуть не поверил в их «железное» алиби.
Особенно жутким был день, когда надо было опознавать парней. Их тела находились в патолого-анатомическом отделении Управления судебно-медицинской экспертизы. Когда Суворину сообщили это, он значительно приободрился, рассчитывая, что дело примет серьезный оборот.
Зал, вдоль стен которого тянулись ряды морозильных камер, особого впечатления на него не произвел. Сказался военный опыт службы в горячих точках. Но тел Виктора и Игоря там не было. Проведя через весь зал, Панкрата подвели к белой пластикой двери в самом его конце, с табличкой «Прозекторская». Один из сопровождавших толкнул ее рукой. Они вошли в комнату с темно-зелеными стенами, и через пару секунд Панкрат увидел Игоря и Виктора. Парни лежали на двух оцинкованных столах со стоками, вокруг которых с деловым видом, поглощенные обсуждением какой-то патолого-анатомической темы, крутились студенты и стажеры-первогодки, облаченные в зеленые халаты. Некоторые держали в руках электронные записные книжки. А у одного был фотоаппарат. Возле одной из трех раковин с табличкой «Только для мытья рук» стоял высокий пожилой мужчина тоже в зеленом халате и в фартуке и мыл руки. Рядом, в другой раковине, лежал какой-то орган.
Панкрат, бросив взгляд на непокрытые тела погибших мальчишек, на желоба по краям столов, по которым текла вода, смывая кровь и кусочки тканей, вдруг почувствовал жуткую волну ненависти к этим людям, терзавшим погибших просто для того, чтобы потом спасти какого-нибудь мерзавца.
Он замер, разглядывая бирку на пальце Виктора: «Арташов, Виктор Алексеевич». Цифры, сообщавшие о дате поступления и вскрытия, заплясали, запрыгали перед его глазами. И Панкрат перевел взгляд на подпись: «Сероглазов М. В., врач».