Панорама времен
Шрифт:
— Я надеюсь, что до этого дело не дойдет.
— Почему?
— Потому… — ее голос прервался, — потому что это сильно скажется на тебе, а я не могу больше видеть тебя таким.
— Ну, милая…
— Я не могу. Целое лето ты натянут как струна. И когда я пытаюсь что-то сделать, то не могу до тебя достучаться. Я стала огрызаться на тебя и…
— Милая…
— Мне очень тяжело.
— Господи, я понимаю. Меня просто захватило все это и понесло.
— И меня тоже, — выговорила Пенни тихо.
— Знаешь, когда я начинаю обдумывать какую-то проблему, то вещи и люди будто путаются под ногами.
— В этом есть и моя вина. Я требовала от наших отношений слишком многого и не получила того, что хотелось.
— Мы начали цепляться друг к другу.
— Да, — вздохнула Пенни.
— Я.., я думаю, что теперь проблемы физики для меня не будут выглядеть столь мрачно.
— Вот.., на это я только и надеюсь. Я хотела сказать, что в последние несколько дней все шло иначе. Лучше, Мне кажется, как и год назад, серьезно. Ты не так напряжен. Я перестала тебя пилить. У нас, по-моему, наладились отношения — в первый раз за столько времени.
— Я тоже так думаю, — сказал он робко. Они ели молча. Но тишина больше не давила. Освещенная последними лучами заходящего солнца. Пенни взболтнула белое вино в бокале и посмотрела в потолок, думая о чем-то сугубо личном. Гордон чувствовал, что в этот момент оба они молят судьбу.
Пенни снова улыбнулась, ее глаза затуманились. Она выпила еще немного вина и воткнула вилку в гамбургер.
Держа его на весу, она с улыбкой рассматривала котлету, поворачивая так и эдак, а потом произнесла:
— А твой больше, чем этот. Гордон с серьезным видом кивнул.
— Может быть. У этого какая длина? Порядка тридцати сантиметров? Я его переплюну.
— В делах такого рода предпочтительней система измерений в дюймах. Это более традиционно.
— Так оно и есть.
— Вовсе не потому, что я пуристка, понимаешь ли.
— Я так не думаю.
Он проснулся оттого, что рука затекла от неловкой позы. Гордон осторожно сдвинул голову Пенни со своего плеча и продолжал лежать неподвижно, чувствуя легкое покалывание в руке. За окном царила наполненная осенними ароматами ночь. Он медленно приподнялся, и Пенни, не просыпаясь, что-то бормоча, прильнула к нему. В полумраке спальни он внимательно разглядывал округлые позвонки ее изогнувшейся спины — маленькие холмики под загорелой кожей. Гордон думал о времени, которое течет и замыкается на себя в отличие от реки. Потом его глаза остановились на ослепительном изгибе бедер, гладкая поверхность которых переходила в зрелую полноту ляжек, а загар сменялся снежной белизной. Продолжая дремать, Пенни сообщила, что Лоуренс называл свой пенис колонной из крови, и эта фраза казалась ей гротескной. Но, с другой стороны, в этом что-то, по ее мнению, было. “Все охотятся за маленьким мучеником”, — сказала она и заснула. Гордон разделял ее тревогу по поводу возникшей в их отношениях напряженности. Теперь она понемногу рассасывалась. Он чувствовал, что всегда ее любил, но между ними было столько всего…
Вдалеке послышался вой сирены. Что-то заставило его осторожно высвободиться из объятий Пенни и по холодному полу подойти к окну. Он увидел людей, которые шли по бульвару Ла-Ойя, освещенные неоновым светом реклам. Мимо промчался на мотоцикле полисмен. Муниципальная полиция носила сапоги и военную форму, яйцеобразные шлемы и защитные очки; их лица не выражали ничего, кроме белого и черного, прямо как в футуристических пьесах. В Нью-Йорке поношенная униформа мирного голубого цвета выглядела куда человечнее.
Сирена звучала совсем близко. Полицейская машина, сверкая фарами, промчалась мимо. Красные отблески мигалки отражались в окнах соседних домов и в витринах магазинов. Машина, словно сгусток энергии, завывая и оповещая округу о смутах и беспорядках, умчалась дальше. Доплеровский эффект звука сирены подстегнул прохожих, заставляя их двигаться энергичнее. Головы поворачивались в поисках преступников или пожаров, которые ассоциировались с этой пулеобразной машиной. Гордон думал о посланиях и том почти незамаскированном отчаянии, которое сквозило в них. Сирена… Сигнал тревоги пришел в отрывках, импульсах, светом, отраженным от случайных волн, видениями издалека. На него следовало отвечать. Это требовалось для науки, но не только для нее.
— Вы заняты? — спросил Купер.
— Нет, заходите. — Гордон отодвинул в сторону кучу контрольных работ, которые до этого проверял. Затем откинулся на спинку кресла, положил ноги на пачку бумаг и, закинув руки за голову, с улыбкой повернулся к Куперу:
— Чем могу служить?
— Видите ли, у меня через три недели повторный экзамен. Что я должен сказать о прерываниях? Я имею в виду, что в прошлый раз Лакин и остальные обрушились на меня как куча дерьма.
— Правильно. На вашем месте я бы вообще постарался обойти этот вопрос.
— Но я не могу! Они ж меня просто в порошок сотрут.
— О них я сам позабочусь.
— Да? А как именно?
— К этому времени я представлю свою небольшую работу.
— Ну, я не знаю… Скинуть Лакина с моего загривка — задача нетривиальная. Вы же видели, как он…
— А почему вы сказали “нетривиальная”? Почему не “тяжелая” или “трудная”?
— Ну, вы знаете стиль разговора у физиков…
— Ага, “физический разговор”. У нас много жаргонных словечек вроде этого. Я вот думаю, а не используются ли они иногда для запутывания смысла вместо его прояснения?
— Пожалуй. — Купер бросил на Гордона странный взгляд.
— Не нужно так тревожиться, — шутливо сказал Гордон. — Спи спокойно, дорогой друг. Я спасу твой зад.
— Ну, хорошо, — неуверенно проговорил Купер. — Если вы так считаете… — и он медленно направился к двери.
— Увидимся на ристалище, — сказал вслед Гордон.
Он составил почти четверть чернового варианта своей статьи для журнала “Сайенс”, когда кто-то постучал в дверь. Гордон решил послать статью в “Сайенс” потому, что это большой и престижный журнал, а кроме того, материал там довольно быстро попадал в печать. Они публиковали большие статьи, и он рассчитывал, что его сообщение поместят целиком, не разбивая на отдельные выпуски. Он приведет в этой статье все свидетельства и в таком количестве, что с ними нельзя будет не считаться. Гордон уже переговорил с Клаудией Зиннес. Она опубликует свое письмо в том же номере, подтверждая таким образом часть его наблюдений.
— Привет. Можно войти? — Это были близнецы, аспиранты-первокурсники.
— Послушайте, я сейчас очень занят…
— А это ваше рабочее время.
— Да? Ну ладно. Что там у вас?
— Вы неправильно оценили некоторые из решенных нами задач, — объявил один из них.
Такое заявление без обиняков несколько обескуражило Гордона. Он привык к большей кротости студентов.
— Неужели? — иронично отозвался он.
— Да. Вот посмотрите. — Один из них начал быстро писать на классной доске, висевшей в кабинете, частично покрывая записи Гордона, подготовленные для статьи. Он пытался следить за аргументами близнецов.