Панорама времен
Шрифт:
Эта ферма лежала как островок безмятежного спокойствия под серыми клубящимися облаками Восточной Англии. Ряды деревьев, с которых уже облетела листва, очерчивали границы полей. Среди голых ветвей хорошо просматривались гнезда птиц, особенно грачей. Он побрел через западное поле. Ноги подгибались от слабости, черная грязь липла к ботинкам. Справа от него на поле стояли и спокойно что-то жевали коровы, ожидая, когда кто-нибудь загонит их в сарай. Пар от их дыхания вился и воздухе. Урожай убрали две недели назад — по его приказу. Поля стояли пустые и потому казались очень широкими. Ладно, пусть все будет так, еще есть время. Он обошел посадки сахарной свеклы и направился к старому каменному зданию. Дом, на первый взгляд, казался
Рабочих он нанимал из дальних городов. Угольный бункер был заполнен углем, приобретенным в Кембридже, а не в соседнем Диренхэме. Петерсон нашел специалиста, который установил в полях и вдоль одной из дорог взрывающиеся по команде или от датчика мины. Потом он устроил так, что этого человека привлекли для операций в Тихом океане и оттуда он не вернулся. Электронные системы сигнализации он приобрел в Калифорнии и нанял техника из Лондона для установки их по периметру фермы. Таким образом, никто не знал масштабов всей операции.
Только его дядя — мрачный, молчаливый человек, знал все. Вообще-то ужасно скучная компания. В какое-то мгновение он пожалел, что не взял сюда Сару. Но у нее такие натянутые нервы, что вряд ли она выдержала бы долго в подобной среде. Из всех женщин, которых он знал до сих пор, наиболее подходящей, пожалуй, была бы Марджори Ренфрю. Она понимала кое-что в сельском хозяйстве и оказалась невероятно страстной. Она почувствовала его желание в тот вечер, когда он закатился к ним, и инстинктивно ответила ему настоящей страстью. Но, помимо этого, он не видел причин, по которым смог бы (вытерпеть ее больше одной недели. Она бы все время болтала, крутилась под ногами, попеременно то критикуя, то утешая его.
Нет, единственными подходящими компаньонами для того, что их ожидало в будущем, оставались мужчины. Петерсон подумал о Грэге Маркхеме. Он, пожалуй, был из тех, кто не подведет и не выстрелит в спину, охотясь на оленей, и не убежит от гадюки. Интеллигентный собеседник, умевший также и промолчать вовремя. На его мнение можно было положиться.
И все-таки без женщины будет трудно. Ему, пожалуй, следовало бы серьезней подумать об этом, а не вертеться в компании бабочек-однодневок, подружек Сары. Независимо от того, как мир сможет выбраться из дерьма, в которое сейчас вляпался, в трудные времена всегда меняются отношения. Не будет больше понятия, называемого социологами “свободной сексуальностью”, то есть того, что, по мнению Петерсона, общество должно предоставлять каждому человеку. Женщины, женщины всех типов, форм, цветов, вкуса и запаха. Конечно, они отличаются разнообразием, но, помимо хрупкого интеллекта, все же удивительно похожи друг на друга, обладая одним и тем же волшебством. Он пытался понять собственное отношение к ним с точки зрения психологии, но пришел к непреложному факту, что жизнь выше всяких категорий. Здесь не срабатывала ни одна из обычных теорий. Это вряд ли связано с самоутверждением или же со скрытой агрессией. Это не было и хитрым прикрытием для воображаемого гомосексуализма — он попробовал в юности, но ему совсем не понравилось. Так что лучше не надо. Спасибо. Секс оставался выше аналитических разговоров на эту тему. Женщины — часть всеобъемлющего мира, который он искал, средство поддержания своей сексуальности без впадения в грех перенасыщения.
Поэтому в последний год он пробовал их всех подряд, использовал любую подвернувшуюся возможность. Уже на протяжении длительного времени он чувствовал, что что-то должно случиться. Хрупкая пирамида, у вершины которой он находился, просто не могла не рухнуть. Он наслаждался всем, чему суждено уйти, — женщинами и остальным. Если ты находишься на “Титанике”, бессмысленно стоять у руля.
Петерсон праздно размышлял над тем, сколько футурологов выжило. Наверное, немного. Они строили воздушные замки, где не нашлось места индивидуальностям. Путешествуя по полям Северной Африки, они чувствовали себя не в своей тарелке, стыдливо отворачиваясь от того, что представало их взору. Отдельные личности казались просто скучными мелочами по сравнению с прогрессом великих наций.
Петерсон подходил к дому, с удовлетворением отмечая, как ординарно и даже неприглядно он выглядит снаружи.
— Вы вернулись, милорд?
Петерсон резко повернулся. К нему приближался мужчина, толкавший велосипед. “Человек из ближайшей деревни”, — сообразил он быстро. Рабочие брюки, потертая куртка, сапоги.
— Да, я вернулся домой насовсем.
— Это здорово. Надежная гавань в такое время, а? Я привез вам бекон и сушеное мясо.
— О, очень хорошо. — Петерсон принял от него коробки. — Запишите это на мой счет. — Он старался придать голосу будничные интонации.
— Но я хотел бы поговорить с теми, кто живет в доме. — Мужчина кивнул на здание.
— Вы можете иметь дело со мной.
— Хорошо. Но, видите ли, сейчас такое время, что я предпочел бы получить сразу.
— Не вижу причин, чтобы этого не делать. Мы…
— И, если не возражаете, лучше вещами или чем-то другим.
— Бартер, что ли?
— Деньги сейчас ничего не стоят, не правда ли? Может быть, что-нибудь из ваших овощей? Вообще-то я бы предпочел консервы. Мы их действительно любим.
— Ага. — Петерсон пытался оценить стоявшего перед ним человека с застывшей улыбкой, которая объяснялась не только одним дружелюбием. — Я полагаю, что немного консервов я тоже мог бы обменять. Но их у меня мало.
— Однако нам хотелось бы получить именно их, сэр. “Нет ли в его голосе чего-то настораживающего?"
— Я посмотрю, что мы сможем сделать.
— Это было бы прекрасно, сэр. — Он прикоснулся рукой к волосам, показывая этим, что считает Петерсона помещиком, а себя арендатором на его земле. В его жесте было много комичного, что придавало беседе другой оттенок. Петерсон смотрел, как он сел на велосипед и отправился обратно в деревню. Мужчина покидал территорию хозяйства, ни разу не обернувшись.
Петерсон зашел на огороженную территорию и, минуя сад, пересек двор фермы. Из курятника послышалось удовлетворенное кудахтанье накормленных птиц. На пороге он счистил грязь с обуви старым железным скребком, сбросил ботинки в сенях. Затем надел домашние туфли и повесил на стену куртку.
В большой кухне было тепло и светло. Он в свое время поставил там современную аппаратуру, но сохранил каменный пол, ставший гладким от многовекового хождения по нему, а также большой очаг и старый дубовый вертел. Его дядя и тетя сидели в комфортабельных креслах с высокими спинками по обе стороны от очага — молчаливые и неподвижные, как подставки для дров в камине. Большой круглый чайник был укрыт стеганым чехлом. Роланд — работник фермы — поставил на стол тарелку с пшеничными лепешками, сливочное масло и банку домашнего клубничного варенья.
Петерсон подошел к огню, чтобы согреть руки. Тетка, увидев его, вздрогнула.
— Благослови меня, Господи, это никак Ян! — Она наклонилась вперед и постучала мужа по колену. — Генри, посмотри, кто здесь! Это Ян. Он приехал навестить нас. Ну разве это не мило?
— Он приехал, чтобы жить с нами, Дот, — пояснил дядя терпеливо.
— Да? — спросила она удивленно. — А где же эта ваша хорошенькая девочка, Ян? Где Анджела?
— Сара, — поправил он автоматически. — Она осталась в Лондоне.