Пантера
Шрифт:
— Да нет, просто покупал то, что было необходимо, — несколько смущённо протянул Чип, впервые пытаясь рассмотреть обстановку глазами гостя, — Так, пиццу ты не хочешь, поэтому могу предложить яблоко и м-м…Кофе будешь?
— Я вообще-то кофе не очень, особенно вечером, — Мария рассматривала хозяина, словно видела в первый раз, — Но, если больше нечего. А-а, к вам попадёшь — любую гадость есть научишься! Это — из Карлсона, если что. А наверху у тебя что?
— Спортзал, — пояснил Чип, оживляя кофеварку, — Хочешь — посмотри, пока я тут колдую.
— Такой большой спортзал? — удивилась Мария, поднимаясь
Зазвонил телефон. Впервые парень ощутил, как у него заныло сердце. Недобрые предчувствия. Он медленно подошёл и снял трубку.
— Чип, это я — Бруно, — сказал голос.
30
Когда Роберт Станиславский вошёл в кабинет, Сергей Александрович Малов сидел за столом, бессильно уронив голову на лежащие руки. Не поднимая шаркающих ног, Роберт подошёл к креслу и скорее упал, чем сел. Воцарилась абсолютная тишина. Некоторое время никто ничего не делал и не говорил. Директор института продолжал сидеть в прежней позе, а гость уныло рассматривал пыльные туфли. Казалось он и сам удивлялся тому, что его обувь так запущена.
Наконец Малов, не поднимая головы, спросил надтреснутым голосом:
— Как же всё так вышло, а? Ты же клялся, что у тебя всё получится и я поверил. Поверил тебе, Роберт, поверил, как своему товарищу, который не может подвести!
Станиславский молчал, а Малов приподнял голову и посмотрел на него красными, от усталости, газами. Потом продолжил:
— И что же мы имеем в сухом остатке? Очередного психопата, который сбежал из-под вашей опеки и скрылся в лесу? Только этот, судя по всему, ещё опаснее предыдущего, чёрт возьми! Сколько пострадало сотрудников? Десять? Двадцать? Эти черти из охраны не решаются открыть насколько они некомпетентны, но ты…
— Просто неудачное стечение обстоятельств, — просипел Станиславский, обращаясь к своей обуви, — Никто не ожидал, что человек с повреждённой рукой сумеет разорвать ремни…
Малов откинулся на спинку кресла, недоверчиво рассматривая собеседника. Потом издал тихий смешок.
— Человек? Ты назвал ЭТО человеком? — он пошарил рукой по столу, точно искал что-то и вдруг взорвался яростным криком, — Какой, нахер, человек?! Какого хера ты морочишь мне голову? Кроме тебя там были и другие и они говорят, что эта тварь вела себя как угодно, но только не как человек. Или они ошибаются? Нет, скажи мне, что все остальные ошибаются! Скажи и я опять тебе поверю!
Роберт Станиславский молчал. В голове у него было пусто, как в старом заброшенном доме, откуда ушли даже фамильные привидения и крысы. Как он, человек, который никогда прежде не ошибался, мог прийти к подобному финишу? Ведь всё это — не просто крах его карьеры, это — конец всех его убеждений, всего того, что прежде служило источником энергии. Станиславский пытался найти ошибку в своих действиях, но никак не мог сосредоточиться. Почему его не могут оставить в покое? Возможно, тогда удастся собрать все мысли и стать тем Робертом Станиславским, каким он был прежде.
Сергей Александрович внимательно смотрел на него, терпеливо ожидая ответа, который он, скорее всего, не получит. Всё, человек, понуро сидящий в кресле перестал быть тем Робертом Станиславским, которого Малов знал прежде. Вот так, сначала Барков, а теперь — Роберт. Все предали и покинули его, оставив с непосильным грузом проблем и неприятностей. Скоро этот снежный ком погребёт директора, похоронит его и его труд.
Два титана рухнули, а те, кто остался не смогут их заменить. Два таких огромных провала, плюс множество мелких неприятностей поставили институт на край пропасти.
«Почему же два? — внезапно подумал он, — Давай ты хоть сам себе не станешь врать. Первый, продукт их совместного с Барковым труда, до сих пор занимает бокс в подвале здания. И не дай бог ему когда-нибудь вырваться наружу! Тогда уж точно — конец».
Малов настолько погрузился в свои мысли, что пропустил момент, когда Станиславский начал говорить. Доктор говорил монотонно, продолжая рассматривать грязную обувь, точно обращался к самому себе. Всё выглядело настолько жутко, что у директора мурашки побежали по спине.
«Вот, как это выглядит, — подумал Малов и потёр виски, — Вот, как человек ломается».
— Всё было в норме, — говорил Станиславский, — Мы сняли показатели мозговой активности и они почти не отличались от тех, которые получили до начала эксперимента. Отличия оказались столь незначительными, что возникли подозрения, а есть ли они вообще. Предположили, что опыт прошёл в пустую. В скорой Бодров вёл себя абсолютно естественно, как и другие, в таких ситуациях: волновался, интересовался, что с ним. Он даже вспомнил, что его автомобиль таранили на трассе. Вы, помнится, упоминали, что просто забрали пациента на месте аварии, — Малов досадливо поморщился, однако промолчал, — Это несколько обеспокоило, но Бодров уснул и его спокойно доставили на место. Мы начали готовить лабораторию к повторному эксперименту, однако внезапно поступила информация, об аномальном поведении наблюдаемого.
Станиславский наклонился и коснулся пальцем пятна на туфле. Однако опомнился и почти испуганно посмотрел на Малова. Тот качнул головой, мол, продолжай.
— Подопечный начал вести себя, подобно дикому животному. Я смотрел записи с камер наблюдения: совершенно очевидно, что Бодров не воспринимал себя, как человека. Его пришлось погрузить в сон. Однако, после пробуждения, Бодров вновь вёл себя подобно обычному человеку. Мы предположили, что имеет место быть запоздалая реакция на вторжение в мозг, но ошиблись и в это раз. Стоило мне войти в палату и всё человеческое слетело с парня, подобно шелухе. Сергей, клянусь, я лично видел, как разум покинул его глаза, сменившись чем-то первобытным, звериным. Да, это — лирика, но так и было!
Станиславский умолк, нервно сплетая тонкие длинные пальцы, так что он жалобно похрустывали. Малов отлично знал всё, о чём рассказывал Роберт, но директору было интересно выслушать мнение самого автора неудавшегося эксперимента. Поэтом он наклонился, уперев подбородок в подставленные кулаки и мягко спросил:
— И почему же так произошло, Роберт? Возможно, дело в кандидатах? Какая-нибудь нестабильность? Патологии, незамеченные при осмотре? Есть соображения?
Станиславский устало потёр пальцами лицо. Кожа на его физиономии отвисла, отчего доктор напоминал старого больного бульдога. Потом Роберт поднял голову и посмотрел на директора пустыми глазами.