Папа Хемингуэй
Шрифт:
— Новый год вы будете встречать в Африке?
— Да, конечно. Увидимся до отъезда, если мы будем проезжать Нью-Йорк, или здесь, если не заедем в город. Вернуться в Африку после всех этих лет — словно пережить первое приключение в своей жизни. Люблю Африку, она для меня — второй дом, и, если человек так чувствует, не важно, где он родился. Важно, куда ему хочется приехать.
В таком романтическом настроении пребывал Хемингуэй весной 1953 года, отправляясь из Марселя в Момбасу. К сожалению, после столь замечательного начала путешествие было омрачено целым рядом неудач, и их последствия мучили Эрнеста до последних дней его жизни.
Часть 2
Осенью
Глава 5
Венеция, 1954
Когда я вышел из сумрака венецианского вокзала на ослепительный, залитый солнцем и заполненный праздношатающейся публикой Большой канал, меня уже ждал портье из отеля «Гритти Палас».
— Как прошло путешествие? — снимая шляпу, спросил он и вежливо улыбнулся.
— Просто замечательно.
— Синьор Хемингуэй ждет вас в отеле.
— Как у него дела?
— О, он в прекрасном настроении.
— Но вы же знаете об этих ужасных авариях. Как он себя чувствует?
— Похоже, у него были серьезные травмы, но он сильный человек и, как всегда, полон жизни.
Портье поставил мои чемоданы, и мы поплыли вниз по каналу. Я сидел на корме и, любуясь прекрасным видом, открывавшимся перед глазами, думал о том, как не похож этот мой приезд в Венецию на предыдущий. В первый раз мы прибыли в Венецию четыре года назад, из Парижа, пережив там настоящий триумф. Тогда Эрнест только что закончил роман «За рекой в тени деревьев». Окрыленные успехом, мы были полны радужных надежд. Сейчас же на душе было совсем невесело.
Эрнест приехал в Венецию четыре дня назад, на пароходе «Африка», после целой серии весьма серьезных неудач в непроходимых джунглях Уганды. По телефону он сказал мне, что его травмы гораздо тяжелее, чем это известно другим. Хемингуэй пережил две авиакатастрофы — причем вторая была более серьезной, чем первая. Однако именно после первой аварии все решили, что он погиб, и тяжело переживали его смерть. Но спустя некоторое время выяснилось, что он выжил: в один прекрасный день Эрнест вышел из джунглей и предстал перед изумленными туземцами (газеты писали, что в руках он нес связку бананов и бутылку джина, однако сам он говорил, что финал его приключений выглядел не столь элегантно). В интервью, которые журналисты спешили у него взять, он объяснял свое воскрешение так: «К счастью, мне продолжает везти в этой жизни».
Но уже через несколько часов удача покинула его. За Хемингуэем послали самолет, на борту которого Эрнест должен был лететь в Кению. Едва оторвавшись от взлетной полосы, самолет загорелся и рухнул на землю. Хемингуэй получил серьезнейшие травмы.
О том, что Эрнест в Венеции, я узнал из телеграммы, которую он послал мне из отеля «Гритти». В то время я был в Голландии и писал статью о громком скандале, связанном с королевой Юлианой — она призналась, что принимала государственные решения под руководством некой прорицательницы, жившей в королевском дворце. Эрнест просил меня позвонить ему в отель. Несмотря на расстояние, разделявшее нас, я с радостным удивлением почувствовал
— Долго ты еще собираешься болтаться вокруг дворца этой Юлианы? — спросил он.
— Полагаю, придется оставить это занятие довольно скоро. Охранники, увидев меня, уже начинают в меня прицеливаться.
— Думаю, тебе уже пора распрощаться со всеми королями и королевами и скорее ехать сюда. Ты должен удостовериться, что с тех пор, как мы покинули Венецию в прошлый раз, с ней ничего не случилось. Через пару дней я еду в Мадрид встречать Мэри, и было бы хорошо, чтобы ты поехал со мной. У меня роскошная «ланчия» и прекрасный шофер, который может водить машину, а может и не делать этого. Я бы предпочел второе — у нас куча времени до начала праздника Сан-Исидро в Мадриде. Я мог бы ехать и один, но, честно говоря, после всех этих африканских передряг у меня внутри все болит. Я очень старался, чтобы газетчики не проведали об этом. После второй аварии у меня разрыв почек и множество внутренних ушибов, контузия, двоится в глазах, и так далее, и так далее. Ты знаешь, там был жуткий пожар. Я получил ожоги на левой руке и, так как оказался слабее, чем рассчитывал, упал, обжег живот, ноги и плечи. С гениталиями, правда, все в порядке. Честно говоря, Хотч, у меня сейчас не лучшие времена. Но в задницу все мои болячки. Кстати, сейчас подрядился написать пятнадцать тысяч слов для журнала «Лук». Не хочу изображать из себя тяжело больного, но уверен на все сто — было бы чертовски здорово, если бы ты, негодяй этакий, поехал со мной.
Гондола пристала к набережной, прямо ко входу в «Гритти». В этом бывшем дворце венецианского дожа, а теперь — тихом элегантном отеле Эрнест всегда останавливался, приезжая в Венецию. Когда я вошел в его комнату, он сидел у окна и читал. Тень от козырька белой теннисной кепки падала на глаза. Мятый шерстяной халат подпоясан кожаным ремнем, на пряжке которого выбито «Gott mit uns». Потрясенный его видом, я задержался у открытой двери. Последний раз мы встречались с ним осенью 1953 года, до его путешествия в Африку. Прошло всего лишь пять месяцев. Как же он постарел! То немногое, что осталось от волос (большая часть шевелюры Эрнеста сгорела), стало абсолютно белым, борода тоже поседела. Казалось, из Эрнеста что-то ушло, что-то неуловимое его покинуло — все вроде было таким же, но исчезло ощущение силы, мощи его личности.
За столом в углу комнаты сидел незнакомый худощавый человек с каким-то хищным выражением лица и делал вырезки из газет. Эрнест, увидев меня, радостно заулыбался:
— Хотч, чертов сын, как я рад тебя видеть!
Он скинул кепку с головы.
— Помоги мне встать.
Он оперся на меня и медленно поднялся со стула. Это явно причинило ему боль.
Когда он уже твердо стоял, мы обменялись испанским рукопожатием: левая рука одного — на плече у другого, и несколько обязательных похлопываний по спине.
— Надеюсь, я не сильно помешал твоей работе.
— Нет, что ты, скорее, ты спас меня от большой беды.
Мы говорили, и уже скоро я начал ощущать так хорошо знакомый мне энтузиазм и энергию, исходящую от него. Понемногу мое первое тягостное впечатление ослабевало.
— Папа, ты просто представить не можешь, как я чертовски рад видеть тебя здоровым. Те несколько дней, когда все газеты расписывали твои приключения, слегка поколебали мою уверенность в твоих силах.
— Да, некоторые уже начали рассылать уведомления о моей смерти. Были основания. Я полагаю, меня уже совсем списали со счетов, как товар, продаваемый по дешевке для рекламы. А сейчас у нас операция «Некролог».