Папа Хемингуэй
Шрифт:
В тот день в плане Эрнеста стояло: посетить ювелира из «Когдогнато и К» — посмотреть изумруды; затем в баре «У Гарри» навестить старого приятеля Киприани, предприимчивого итальянца, который и был этим самым Гарри. Там мы должны были прихватить десятифунтовую банку белужьей икры, чтобы с ней прибыть на обед с гамбургерами. («Нельзя же есть обычные гамбургеры в ренессансном палаццо на Большом канале. Икра будет соответствовать ситуации».) После посещения Гарри мы должны были встретиться с одним из приятелей Эрнеста по охоте на уток в Торчелло, с которым я познакомился в свой прошлый приезд в Венецию. Планы казались слишком насыщенными для человека в состоянии Эрнеста, но, когда я заикнулся об этом, он сказал:
— Им удалось замедлить мою жизнь, но не остановить. Даже если они отрежут
Когда мы с Эрнестом шли в бар «У Гарри», на площади Сан-Марко дул резкий ветер с моря. Мы уже посмотрели у «Когдогнато» десять изумрудов (Эрнест расставил их в таком порядке — один неплохой, три — может быть, два — вряд ли, четыре абсолютно никуда не годятся), послали цветы и отказы присутствовать на обеде у герцогини, приобрели все необходимое для гамбургеров в мясной лавке на Калле-Бароцци. Теперь мы могли передохнуть у Гарри — это была вполне заслуженная награда.
Мы стояли за стойкой и пили «Кровавую Мэри», но все было совсем не так, как когда-то у Бертена. Бармен расспрашивал Эрнеста, что он думает о поединке между итальянцем Тиберио Митри и англичанином Рэнди Турпином. Эрнест провел подробный анализ этой встречи, состоявшейся прошлым вечером и закончившейся сильным ударом на пятьдесят второй минуте, а затем стал вспоминать, как он сам когда-то увлекался боксом:
— Каждый раз, приезжая в Нью-Йорк, я занимался в гимнастическом зале Джорджа Брауна. И вот однажды журнал «Нью-Йоркер» спросил меня, могут ли они прислать Мак-Келви, чтобы он написал для раздела «Городские разговоры» что-нибудь о Хемингуэе-боксере. Ну что ж, подумали мы с Джорджем, пусть Мак-Келви приходит, он наверняка найдет здесь что-нибудь интересное для своего очерка. У входа в тренировочный зал висела огромная фотография, на которой была запечатлена сцена поединка с участием Эйба Ателла, — лица боксеров выглядели как куски сырого мяса, все залито кровью так, что не видно никаких деталей. Когда появился Мак-Келви, я крикнул: «Видишь этих парней? Они только чуть-чуть попробовали». А потом мы с Джорджем стали работать на ринге. Джордж непрерывно кричал: «Морис! (Морисом звали служащего ринга.) Морис! Мистеру Хемингуэю надо потренировать подошвы. (У меня не было боксерских ботинок, поэтому я боксировал в носках.) Принеси-ка с крыши гальки». Морис принес гальку и рассыпал ее по рингу. Мак-Келви делал записи в своем блокноте. Мы немного побоксировали. Затем Джордж заорал: «Морис! Притащи немного битого стекла!» Мак-Келви строчит в своем блокноте со скоростью миля в минуту. «Мистер Браун, — говорит Морис, — у нас нет битого стекла». — «Тогда разбей что-нибудь сам», — говорит Джордж. В конце мы несколько раз врезали друг другу для видимости. Мак-Келви был потрясен. Правда, не уверен, что его очерк напечатали.
Тут в баре появился Киприани, энергичный джентльмен небольшого роста, весь в серых тонах — седые волосы, серый костюм и серые глаза. Он был счастлив видеть Эрнеста.
— Я только что из Торчелло, — заявил он, — и утки там, как всегда, бесподобны. Эрнесто, ты должен остаться на несколько дней, и мы тогда славно поохотимся.
— Но я не смогу даже поднять ружье, не говоря уж о том, чтобы подстрелить кого-нибудь, — ответил Эрнест.
— Как твоя рука?
Эрнест показал Киприани руку со следами ожогов, полученных во время пожара в Африке.
— Уже появляется новая кожа, и я начинаю верить, что с рукой все будет в порядке. Хотелось бы то же самое сказать о позвоночнике, почках и печени.
— Я ничего не знал о почках, — сказал Киприани.
— Были разрывы. Не возражаете, если мы сядем за стол? Господи, вы когда-нибудь видели меня сидящим за столом, когда рядом — стойка бара?
— Что с тобой случилось? — спросил Киприани.
— Авария номер два. Мы упали прямо в огонь. Когда я отодрал себя от пола самолета, то почувствовал, что у меня внутри все разорвано. Заднюю дверь сжало и заклинило. Правая рука и плечо не двигались, но я использовал левое плечо и голову и вышиб дверь. Рой Марш был впереди с Мисс Мэри. Я заорал: «Открыл заднюю дверь. Мисс Мэри
Так мы стояли, беспомощно наблюдая, как горит наш «хевиленд». Тогда я сделал несколько научных наблюдений, которые могли бы заинтересовать тебя, Киприани, как последователя алкогольного культа. Сначала раздались четыре слабых щелчка — я подумал, что это лопнули четыре бутылки пива «Карлсберг». Затем раздался более звонкий щелчок — и я решил, что теперь лопнула бутылка «Грэнд Мак-Ниш». Воистину внушительный звук раздался, когда лопнула бутылка джина «Гордон». Это была закупоренная бутылка с металлической крышкой. «Грэнд Мак-Ниш» был закрыт пробкой и, кроме того, наполовину пуст. Зато «Гордон» выдал настоящий взрыв. Я написал шестнадцать тысяч слов об авариях для журнала «Лук», что оказалось отнюдь не легко. Иногда думаю — как было бы здорово, если бы у меня был литературный «негр».
Большая рыжеватая кошка подошла к нашему столу. Эрнест подхватил ее и, взяв на колени, стал почесывать у нее за ушками, нашептывая ей тихим проникновенным голосом, какая она красивая.
Голубая банка икры размером с маленькую шляпную коробку была водружена на стол, и в знак одобрения Эрнест похлопал Киприани по плечу. Затем он посмотрел внимательно на кошку и осторожно положил ее на стол.
И вот мы снова на площади Сан-Марко, идем, почти утопая в ковре из голубей, целиком заполнивших площадь. Несколько туристов покупают кукурузу у старика — уличного продавца. Эрнест с интересом наблюдал за голубями, мельтешащими у нас под ногами.
Когда мы проходили мимо старика торговца, Эрнест сказал:
— Видишь этого старика? У него был попугай, доживший до пятидесяти четырех лет. Однажды этот попугай простудился и перед тем, как умереть, трижды проговорил: «Ухожу на тот свет».
Весело смеясь, мимо нас проследовали два молодых человека в меховых шляпах.
— Одну вещь я усвоил очень хорошо: никогда не бить гомиков — они очень громко визжат.
Один голубь вспорхнул и уселся на плечо Эрнеста. Тот остановился и замер.
— Когда-то я снимал комнату на Сент-Жан-е-Албани в Париже, так там на дне фарфорового унитаза жила пара голубых попугайчиков. Это вызывало у меня серьезные запоры.
Обед с гамбургерами в палаццо Иванчичей имел большой успех. Было совершенно очевидно, что Адриана занимает особое место в жизни Эрнеста. Позже я понял, что Эрнест часто вводил в свой круг какую-нибудь ослепительную девушку, которой он некоторое время увлекался, а потом она становилась прообразом героини какой-нибудь из его книг. Такая романтичная любовь никогда не превращалась в тайную страсть. Девушка присутствовала в его окружении абсолютно открыто, становилась неким стимулом для Эрнеста, была кем-то, ради кого он «чистил перышки».
После обеда с гамбургерами Адриана вернулась вместе с нами в «Гритти», где должна была состояться прощальная вечеринка. Там нас уже ждали Федерико и еще несколько наших друзей. Хотя я видел, что Эрнеста явно мучили боли, он, несмотря ни на что, смог получить удовольствие от вечера, удобно растянувшись на диване. Было огромное количество выпивки, кто-то особенно предусмотрительный принес проигрыватель. Около полуночи, сейчас уж не помню, с чего это вдруг, но меня попросили продемонстрировать публике, что такое американский бейсбол. Кажется, это как-то было связано с дискуссией, разгоревшейся между Эрнестом и одним англичанином, приверженцем крикета. Эрнест предложил сделать бейсбольный мяч, скрутив в шар пару его шерстяных носков. Мне принадлежала блестящая идея в качестве биты использовать дверные упоры. Дверные упоры, как и все в этом отеле, были непростые — изготовленные вручную из красного дерева, украшенные резьбой, с тяжелым свинцовым основанием и тонким вертикальным стержнем, похожим на ножку стола. Из такого стержня с круглым основанием получилась замечательная бита. Федерико, которому приходилось видеть, как играют в бейсбол, встал на подачу, а я расположился на импровизированном игровом поле.