Папа Хемингуэй

Хотчнер Аарон Эдвард

— Они советуются с вами, как им поступить в той или иной ситуации?

— Да, мы не теряем связи друг с другом.

Следующее утро встретило нас тяжелым густым туманом. Мы немного помешкали с отъездом, а когда все-таки отправились в путь в сторону Тулузы, старались ехать осторожно, поскольку видимость была отвратительной. Эрнест отказался сделать остановку в Тулузе, даже на чашечку кофе.

— Жители этого города — самые уродливые люди в мире. Можно проделать весь путь от Парижа до Нима и не увидеть ни одной смазливой девушки.

Когда мы проехали двадцать километров к югу от Тулузы и оказались в маленьком городке Мюре, Эрнест сказал, что мы можем остановиться

на обед, — по-видимому, здесь у кривой распределения женской привлекательности был максимум. В Мюре мы замечательно пообедали грибами по-бургундски, запив их бутылкой «Сансерре».

— Что хорошо во Франции, так это то, что здесь нет чокнутых, — заметил Эрнест.

Его глаза потеряли присущий им грозный желтоватый оттенок, и мне показалось, что боль беспокоила его теперь чуть меньше. Наша официантка явно не имела ничего общего с тулузцами, и ее бюст выразительно выглядывал из круглого выреза платья. Эрнест попросил ее выпить с нами бокал вина, от чего она не отказалась. Чуть позже девушка уже была готова ехать с нами в Биарриц, и она бы так и сделала, если бы ее приятель, местный почтальон, не приехал за ней на велосипеде, когда мы расплачивались за обед.

В Биарриц, раскинувшийся у самой границы с Испанией, на берегу Бискайского залива, мы добрались уже вечером. Туман продержался в течение всего нашего путешествия, и красоты Пиренеев, к сожалению, оказались для нас потерянными. Мы остановились в отеле «Палас», который когда-то был летним дворцом Наполеона III. Мне достался роскошный номер с балконом, выходящим на море, и, когда волны разбивались о прибрежные скалы, мне казалось, я чувствую дыхание океана.

Мы зашли выпить в бар «Сонни», напротив отеля. Эрнест часто говорил об этом баре как о своем любимом месте отдыха в те дни, когда он вместе с Фитцджеральдом и Чарли Макартуром впервые открывал для себя прелести Ривьеры. Тогда в бар пересылалась его корреспонденция, здесь ему верили в долг, приносили и ставили на его любимый угловой стол любимые блюда, выручали, когда надо было рассчитаться с кредитором или заказать выпивку девице. В баре приятно пахло хорошей кожей, стойка была отделана красным деревом, а сиденья у стойки — лайкой. Сезон в Биаррице еще не наступил, и в баре было мало посетителей. С улыбкой бармен вручил Эрнесту письмо, ждавшее его три года.

Отдохнув в «Сонни», мы поехали в городок Сен-Жан-де-Луз, где посетили еще одно любимое местечко Хемингуэя — «Бар басков». Стоя опрокинули по стаканчику. Эрнест, повернувшись спиной к стойке, пил, задумчиво глядя на пустые столики.

— Здесь я стоял, когда в бар зашел Чарли Вертенбейкер с самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел в жизни. Они сели тут, за этот столик. В баре было полно народу, и вряд ли Чарли меня видел. В любом случае он смотрел только на девушку. Казалось, ничего не произошло, но вдруг Чарли повысил голос, и я услышал, как он воскликнул: «Я убью ее!» Я стал прислушиваться. Девушка спросила: «Ты успокоишься, если я скажу, что мне очень жаль?» На что Чарли ответил: «Нет, это ничего не изменит!» Девушка сказала, что очень любит его. А Чарли в ответ: «Если бы хоть это был мужчина…» И тут я понял, в чем дело.

— «Море меняется»! — вспомнил я. — Так вот где все происходило! Раньше я всегда думал, что ты выдумал эту историю с начала и до конца.

— В том рассказе я назвал мужчину Филом, но на самом деле это был Чарли, и девушка была настоящей красавицей.

— И он действительно просил ее уйти?

— Нет, он умолял ее не делать этого, но все равно в финале рассказа все произошло так, как было в жизни.

— И она сказала, что любит его и вернется, несмотря ни на что?

— Да.

— А как было в жизни? Чарли остался с ней?

— Не знаю. Но спустя некоторое время я ее встретил. Она гуляла по

пляжу со своей подругой, к которой ушла от Чарли. Думал, что эта подруга окажется типичной лесбиянкой — взбитые волосы, твидовый костюм, низкие каблуки. Но ты знаешь, она оказалась такой же хорошенькой, как и девушка Чарли. Да, вот так — две красавицы, рука об руку бредущие по пляжу.

Глава 7

Мадрид, 1954

По дороге в Мадрид нашей первой остановкой стал Сан-Себастьян, где Эрнест хотел найти одно кафе, название которого забыл, — такое случалось чрезвычайно редко, обычно он помнил места, имена, даты, события, цвета, одежду, запахи, он мог с легкостью назвать даже имя победителя велосипедных гонок 1925 года, и при этом Эрнест никогда не вел дневников, не делал никаких записей. Все хранилось в его памяти в полном порядке.

Эрнесту очень хотелось найти это кафе, потому что только там он мог встретить своего старого друга Хуанито Кинтану, героя «Смерти после полудня», одного из самых знающих aficionados [17] в Испании. До Гражданской войны Кинтана работал импресарио в Памплоне, содержал арену для боя быков и отель. Франко лишил его и того и другого и обрек на нищету. Эрнест, как истинный солдат-интернационалист, очень хорошо относился к Кинтане и даже посылал ему каждый месяц определенную сумму денег, как, впрочем, и многим другим своим старым испанским друзьям.

17

Знаток спорта (исп.).

Наконец мы нашли Хуанито — коренастого человека, с румянцем и улыбкой во весь рот, явно нуждающийся в услугах дантиста. Он быстро уложил свои нехитрые пожитки и отправился с нами в путешествие на юг Испании.

В Бургосе Эрнест попросил Адамо остановиться у кафедрального собора, одного из самых больших в Испании. С моей помощью Эрнест вылез из машины и медленно направился к ступеням собора, через каждый шаг останавливаясь на секунду. Пригубив святой воды, он вошел в безлюдный сумрак собора. Его шаги были едва слышны — так мягко ступали ноги, обутые в кожаные мокасины, по каменному полу. На минуту Эрнест застыл у бокового алтаря, глядя на свечи, — в сером пальто, с белыми бакенбардами и в очках в металлической оправе он слегка походил на монаха, — затем преклонил колени, опустил голову и закрыл глаза руками. В таком положении он оставался несколько минут.

Чуть позже, спускаясь по ступеням собора, Эрнест сказал:

— Знаешь, порой мне жаль, что я плохой католик.

На ночь мы остановились в небольшом отеле недалеко от Лагроньо.

Когда мы вошли в бар, там было довольно много народу. И вдруг мы услышали, как кто-то по-английски сказал двум своим приятелям: «Кстати, именно тут происходило действие романа „Фиеста“ (так назывался роман „И восходит солнце“ в английском издании). Вот было бы здорово увидеть здесь старого Хемингуэя, опрокидывающего стаканчик доброго вина!» Эрнест подошел к этим людям и воскликнул:

— Что выпьете, джентльмены?!

Думаю, он получил от произведенного эффекта гораздо большее удовольствие, чем от всего нашего путешествия. Позже он много раз вспоминал этот забавный случай.

Пока Эрнест разговаривал с англичанами, ко мне подошел высокий грузный человек с большим носом, заставляющим вспомнить о Пиноккио. Представившись Джоном Коблером из Уэстпорта, Коннектикут, он сказал, что живет в мотеле уже два дня — москиты прогрызли радиатор его «бьюика», и теперь машина в мастерской, где должны заделать дыру. Он спросил, можно ли сфотографировать мистера Хемингуэя. Я рекомендовал ему прямо обратиться к Эрнесту.