Папа в окне напротив

Тимофеева Ольга Вячеславовна

– В саду. 

– Наш сад?
– Я не переспрашиваю, но догадываюсь, что он говорит про сад в нашем дворе. 

– Наш. 

– Какая группа? Я сейчас приду. 

– Не надо приходить, только хуже сделаешь. 

– Группа какая? 

– Ты врач что ли? 

– Не врач. Но отличить болят мышцы или живот смогу. Группа?

– Десятая.

– Я буду через две минуты. 

Сбрасывает. Зачем я вообще звонила? Нужен он там что ли? Я все надеюсь, что ничего серьезного, и я заберу Катю домой. Может ротавирус или небольшое отравление. 

Открываю

дверь в раздевалку и вижу Катю, сидящую в коридоре на стуле. Ножки прижимает к себе, а лицо спрятано в ладошках, а любимая кукла зажата в руках.

Скидываю сумку и опускаюсь перед дочкой на колени.

– Детка моя, - беру в руки голову и целую в лобик. Горячий. А Катя поднимает на меня бледное лицо и начинает плакать. Сердце давит, когда вижу, как ей плохо, а боль ее забрать не могу.
– Сильно болит, малыш?
– Кивает, поджимая губки. - Дай, я посмотрю, - хочу убрать ножки, но она сильнее прижимает к себе, а по щеке стекает слезинка.
– Катюш, тогда скажи или покажи, где болит? Надо, зайка, иначе как тебе помочь? 

– Мы же просим больных детей не водить в сад. А если это инфекционное что-то. Других хотите заразить?
– Оборачиваюсь и вижу нашу нянечку.

– Утром было все нормально, может это у вас с продуктами что-то?

– Тогда всем бы детям плохо было, а не только вашей. 

– Медсестра ее осмотрела? 

– Как осмотреть-то, когда она не дается. 

– А она у вас для чего тут сидит? Чтобы бумажки перекладывать. 

– У каждого своя работа, - из группы к нам выходит воспитатель.
– Мы сразу вам позвонили. 

– Понятно.
– Огрызаюсь в ответ. Сил нет с них. Ребенок плохо себя чувствует, а они его одного посадили и ждут маму. Как будто медработника у нас тут нет. 

Беру из шкафчика Катины вещи и натягиваю теплые леггинсы.

– Добрый день, - слышу за спиной голос Егора. Я не хотела, чтобы он приходил и эти разводили слухи, кто он такой и что у нас с ним. Потом еще и Катю будут дергать с расспросами.

– Здравствуйте, - тон воспитательницы сразу меняется на приветливый.
– Вы за кем? 

– За Катей. 

Услышав свое имя, дочка поднимает голову и губки совсем чуть-чуть сквозь боль, но пытаются улыбнуться.

– Что с девочкой? – Егор игнорирует флирт воспитательныцы и только сухо спрашивает.

– Живот болит и рвота. 

– Понятно. 

Вот как ему удается всегда выглядеть так, что все женщины теряют сознание. Что в дорогой рубашке и брюках, хоть в спортивных брюках и зимней безрукавке поверх толстовки, хоть вообще без одежды.

– Кать, привет. – Опускается рядом и в носу начинает приятно щекотать от аромата его туалетной воды.
– Девочка смотрит на него широко распахнутыми глазами и не верит, что Егор пришел за ней. – Смотрела? – Кивает мне. 

– Еще не успела. 

– Кать, дай посмотреть твой животик? Болит?
– Пропускает руку между прижатыми ногами и животом, а девочка сжимает и отрицательно машет головой.
– А ты хочешь ещё со мной в зал

сходить? – Смотрю на него в надежде, чтобы он даже не заикался про это. Но Катя кивает ему, соглашается. – Тогда, давай, я посмотрю аккуратно живот и тогда узнаем, как его лечить, чтобы скорее можно было снова сходить.

Егор бросает на меня быстрый взгляд и подмигивает. А я больше не собираюсь отпускать их вдвоем куда-то. Пусть даже не надеется.

Но Катя сжимается и дает ее аккуратно опустить ей ноги. Доверяет ему. Я даже ревную ее к нему немного. Мне она не разрешает касаться живота, хотя я ее мама, а практически незнакомому мужчине доверяет. 

Он аккуратно прощупывает живот и второй рукой кладет ее ручку на свою. Катя хмурится, рассматривая лицо Егора. 

– Катюш, я буду надавливать аккуратно, а ты, когда будет больно, сжимай мою руку. Хорошо? Я пойму. 

Она кривится от боли, но кивает.

Егор начинает медленно перемещаться по животу. И самое странное, о чем я могу подумать, подтверждается с каждым его надавливаем в правой стороне. Маленькая ладошка напрягается, впиваясь в его руку. Но в какой-то момент, она отпускает Егора и закрывает живот руками, чтобы больше не трогали ее. 

– Я, конечно, не врач, но это не мышцы болят. – Поглаживает аккуратно по коленям успокаивая.
– Очень похоже на аппендицит. Онежа, одевай ее. Поедем в больницу. Пускай они смотрят.

– Может просто отравление?

– Если отравление, значит, поедете домой.

Он прав. Лучше перестраховаться. Я быстро иду к нашему шкафчику и забираю Катину одежду. Обуваю сапожки, помогаю застегнуть курточку. Вся ее утренняя самостоятельность растворяется, превращая ее в хрупкую и ранимую девочку. 

Поднимаю с пола куклу, а Егор берет девочку на руки и прижимает к себе. Даже сквозь поджатые от боли губы, я успеваю заметить ее довольные глаза. Она не могла спровоцировать это, потому что не могла знать, что я позвоню Егору и что он придет. 

Выхожу первой из группы, открывая и придерживая им дверь.

– Болит? – Ловлю взгляд дочери, а Катя кивает, сильнее обнимая Егора за шею, и кладет голову на плечо. 

Вот черт. Чего боялась, то и произошло. Кажется, даже быстрее, чем я успела что-то сообразить. Как потом ей объяснять, что он вряд ли будет с ней… с нами… Лучше бы его образ оставался таким, каким был эти шесть лет. А не заставлял сейчас сравнивать и лишний раз думать о нем.

Просто сейчас так совпало…

Удерживая девочку одной рукой, второй - Егор вынимает из кармана телефон и набирает кого-то.

– Вал, привет, на дежурстве? … Да… Нет, - усмехается, - Катю помнишь? … Ага. Она. Живот болит. Очень похоже на аппендицит, посмотришь? … Я отъезжаю от дома, минут через пятнадцать – двадцать буду. Будь готов, сам понимаешь. 

Прощается и убирает телефон в карман. 

– К чему будь готов? – переспрашиваю парня.

– К операции, - поворачивается и говорит одними губами, - даже сейчас он думает о том, чтобы не волновать ее лишний раз.