Папарацци
Шрифт:
В какой-то момент я начала сомневаться в правдивости Алекса. Может быть, клуб результат его пьяного бреда, а моя заявка на деле лишь анкета для приема на работу танцовщицей в стриптиз-бар. Уже и не знала, где искать зацепки. Спрашивать Андрея было крайней мерой, но все-таки я рискнула прибегнуть к ней, оказавшись в тупике. Открывать перед ним все карты, конечно, не стала.
Я только приехала к нему и сразу нырнула в холодильник, чтобы пожевать чего-нибудь — как всегда не нашлось времени перекусить в течение дня.
— Мне нужно твое авторитетное мнение, — присела на диван рядом с Андреем,
— По какому поводу? — абсолютно автоматически поинтересовался, изучая что-то на экране смартфона.
— SQY, — четко произнесла по буквам, чтобы было невозможно спутать ни с чем другим.
И Андрей попался: занесенная над телефоном рука зависла в воздухе, взгляд оставался прикованным к экрану.
— Откуда ты знаешь о нем?
— Всплыло среди “наших”, — непринуждённо ела яблоко и болтала ногой. — Но никто не может найти достоверных подтверждений. Подумала, может, ты …
Но он не дал мне договорить и сорвался на крик:
— Ты меня, бл*ть, за дурака держишь!? Думаешь, я поверю, что в эту байку? Это не могло просто “всплыть”.
— Это не байка, — растерялась под напором его необъяснимой вспышки ярости.
— Не лезь туда! — продолжал давить, а я от этого только больше рвалась в бой.
— Почему? Ты бывал там? Знаешь кто такая Мадам?
— *** твою мать, ты меня слышишь?! — телефон вылетел у него из рук и пролетел пару метров, прежде чем врезаться в стену. Казалось, если продолжу в том же духе, разделю его учесть.
— А ты меня?! Просто орешь как невменяемый и ничего толком не объясняешь!
Андрей глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки, голос стал тихим и вкрадчивым:
— Это слишком большой узел из денег, репутации влиятельных людей и незаконных сделок. Просто поверь, тебе не следует туда соваться. Сделай как я прошу и оставь это.
— Ты не просишь, а приказываешь.
За свою короткую жизнь я достаточно выслушала нравоучений, понуканий и тычков только потому, что я сирота. Твердили, что моя жизнь предрешена и ничего хорошего впереди не ждет; плохо кончу, как большинство отвергнутых детей, выросших в детском доме; что просто-напросто человек второго сорта. Теперь и Андрей пытается меня в этом убедить. Ночью он занимался со мной любовью, называл своей, а сейчас выговаривает мне словно я пустое место, лишь девица на ночь.
Я вскочила с дивана, швырнула так и недоеденное яблоко в мусорную корзину и подхватила со стола рюкзак с камерой.
— Куда ты собралась? — его тон стал чуть мягче, но в нем осталась резкость и властность.
— Домой, — старалась выглядеть безразличной.
— Уже ночь, — устало, и даже с заботой, — останься до утра.
— Не уверена, что смогу терпеть тебя так долго, — исходила желчью, и впоследствии жалела о каждой брошенной фразе.
— Терпишь, значит? — на его лице отразилась злость с оттенком разочарования. — Тогда не стоит мучиться, больше не задерживаю тебя.
— А я и не спрашивала разрешения уйти!
— Только не надо устраивать сцен, — нацепил маску большого босса и жесткого диктатора-продюсера.
— Ну что ты, милый, — улыбнулась, источая яд, — я всегда мирно расхожусь с мужчинами.
— Ты права, — твердо и уверенно, — пора заканчивать.
— Вот и отлично! — и ушла, громко хлопнув дверью.
Той ночью я уехала с твердым намерением разорвать эту бессмысленную связь. Так и знала, что всё пойдет наперекосяк, стоит отступить от четкого соблюдения правил. В дело вмешались чувства, руша идеальный формат отношений, когда мы просто получали удовольствие и не имели друг другу мозги.
Андрей не звонил и не искал встреч, я тоже не спешила наступать на горло гордости. Спустя два дня мы столкнулись на открытии нового клуба, и оба игнорировали друг друга: я выполняла свою работу, он не отходил от Дары. Вечер подошел к концу, а мы так не обменялись даже банальным приветствием.
На пятый день взаимного молчания я начала съедать себя изнутри, анализируя все свои неудачные отношения. Я не умела выстраивать их, не умела прогибаться и подстраиваться. Даже в моей личной карточке из детского дома так и написано “конфликтная”. Мне казалось, что рядом с Андреем я становлюсь мягче и покладистей. Он словно слаживал все мои углы, но я все та же: рушу отношения с близкими людьми.
Думаю, все эти дни меня питал гнев после ссоры и не давал пробиться на поверхность тоске. Глупо отрицать, что после нескольких месяцев я не привязалась к Андрею, и что не ворочалась по ночам, отвыкнув спать в одиночестве.
Ночью девятого дня (которые я отсчитывала словно траурные), меня разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Андрей. Не стала спрашивать, какого черта он будит меня, зачем приехал, почему не позвонил и не хочет ли извиниться. Молча ждала, он тоже чего-то ждал. Если и был пьян, то в границах разумного. Сделал шаг навстречу, но я не позволила войти: уперлась ладонью в его грудь. Он опустил взгляд на мою руку, накрыл своей и посмотрела прямо в глаза:
— Прости, — тихо, — хватит на меня злиться.
— Никогда не заставляй меня чувствовать себя ненужной и ничтожной.
— Никогда, — согласился. Пальцы скользнули вверх по шее и утонули в распущенных волосах. — Ты нужна мне, — и настойчивый и терпкий поцелуй с нотками выдержанного виски.
Мы занялись любовью, но в этот раз всё было иначе: не жаркая и непреодолимая страсть, а нежно и чувственное утешение. Мы оба тосковали, и только таким способом могли сказать об этом. Нам обоим нужно учиться разговаривать друг с другом.
Больше я не поднимала опасную тему, чтоб не провоцировать новую ссору, но все равно ждала приглашения от таинственной Мадам. Теперь мне просто необходимо встретиться с ней.
***
Дни быстро бежали, подводя меня к волнующему событию — знакомству с семейством Соболевых. Давно схватился мороз и всё вокруг засыпало снегом. Повсеместно звучали новогодние песни, мигали гирлянды, а люди метались по магазинам в поисках подарков. Меня от этой повинности Андрей избавил, четко дав понять: его родня — его подарки. Думаю, он просто не хотел, чтобы я тратилась. Да я и представления не имела, что покупать — там меня ждали совершенно незнакомые люди. И это тревожило. Нет, нервировало. Чего уж там, я была в панике, которая перешла в острую форму прямо в машине, когда невозможно было передумать и сбежать.