Шрифт:
Папины первые рассказы о его родне и самых ранних воспоминаниях
Глава 1. О моей родне
Родители моей матери из-под Нижнего Новгорода. Из крепостных крестьян. Помещики договорились между собой и их сосватали. Ей было 5-6 лет, ему было побольше, но тоже мальчишка. Когда их сосватали, у них была привилегия. Он мог по воскресеньям играть в бабки, городки. А она имела право играть в куклы. Когда они подросли, то он ей не нравился. Она не хотела выходить замуж за него, но не имела право отказаться. И их поженили.
У нее
В начале девятисотых годов мой дедушка с женой переехал в Тюмень на постоянное место жительства, так как здесь он работал. Купечество было высшим сословием. И он с ними общался. А также и с интеллигенцией: с врачами, учителями. Из крепостных к общению с высшим обществом. После 1861 года у них была вольная.
Они имели много детей – человек двенадцать. Мать моя была самая младшая. Ее назвали Антонина. Отчество Михайловна. Фамилия у них была Поповы. Материн отец после революции спился окончательно. Болел белой горячкой. Ушел из дома, потерялся. Год где-то болтался. Потом вернулся в семью. Но он был очень набожный. И дал обет Богу, что больше пить не будет. А не пить он не мог. Но пить не имел право, чтоб обет, данный Богу, не нарушить. Он тяжело болел. Вытерпел и стал трезвым (без всяких кодирований). А ведь пил он до трех литров в сутки. Конечно, никакого имущества у них не было. Умер он неизвестно когда.
А бабка дожила до глубокой старости – до 99 лет. А ее мать (моя прабабка) до 101 года дожила. Крепостной была.
Когда моя мать разошлась с отцом в 1935-1936 году, то она переехала к своей матери в частный дом на Ямской. Мне было около трех лет, и я эту бабку помню. У дома в огороде была высокая огуречная гряда из навоза. И я вокруг гряды бегал, а она ловила меня. Не видела ничего и только по звуку. Она слепая. Так она ориентировалась, но никак не могла поймать меня. Мне весело и в то же время стыдно, что пользовался ее недостатком. Было мне тогда примерно от трех до пяти лет. Да, так как я постарше брата на два с половиной года. А когда ему было около года, и он мог ходить, то я увел его от дома за несколько кварталов. Уже стемнело и там, где сейчас вечный огонь, мы увидели пожарную часть. Там светло, весело – пожарные играли на гармошке. И я туда его и привел. А мать нас разыскивала, спрашивала о нас по дороге. Ей рассказали, где нас видели, и она нашла меня с братом в пожарной части. Меня отругала, что я так ушел.
Помню, в ограду мальчишка принес самодельный паровоз. Я был заворожен, какие там втулочки, колесики, дышло, труба. Я удивлялся, как все было совершенно и красиво сделано. Мне очень понравился этот паровозик. И тот мальчик, который его сделал, был для меня как чародей.
Глава 2. Мать и отец
Моя мать родилась в Тюмени в 1909 году. Она любила вышивать на машинке. Но у нее начали болеть глаза, и врачи запретили ей вышивать. Она пошла на железную дорогу работать кассиром в багажную кассу. Там надо было смотреть документы, но это не так напряженно. Врачи разрешили.
Мой отец Константин Васильевич родился в окрестностях Тюмени году в 1909—1910. А его отец был винокуром что ли, был связан с производством водки. И тоже до революции что-то у них случилось – он себе другую жену завел. Первая супруга была Телегина, а вторая Зайцева. А отцу досталась фамилия от первой жены – от Телегиной.
Во время революции он убежал из дома и стал беспризорником. Потом попал в детдом. Там был не слишком грамотный писарь. И фамилию Телегин записал как Тельнин. А тот обрадовался: это еще даже лучше, что его отец не найдет и не заберет обратно.
После детдома он устроился работать помощником машиниста на пароход. Там он сунул руку по дурости в паровую машину и указательный палец на правой руке ему оборвало. В армию его по этой причине не стали брать: нечем жать на спусковой крючок.
Когда он познакомился с моей матерью, она отказала ему в женитьбе, потому что не служил в армии. Сказала: «Вот если послужишь, тогда поженимся». Тогда он обратился в военкомат, чтобы его взяли связистом. Отец какие-то курсы окончил, и его взяли в армию связистом. Носил буденовку, шинель. После армии родители поженились. Отец стал работать в тюменском радиоузле радистом. После – по звукозаписи.
Когда я родился, мы жили в самом радиоузле: у отца там была своя комнатка. А через два с половиной года родился Владимир. И я помню, как мать несла его. Мы шли по лестнице на второй этаж: там была длинная наружная веранда, потом направо коридор и вновь по лестнице вниз на первый этаж. И там, как спустишься, справа находился ящик с чем-то разноцветным вроде стружки. Я бросился туда и хотел схватить. А мать меня остановила: тебе нельзя, это для братика. Я тогда ужасно обиделся: он ведь маленький, как кукла, ничего не понимает, а это для него. А мне так нравится: такое яркое, и мне вдруг нельзя. А он ведь новорожденный. А затем родители развелись. Он взял другую жену – Зинку. Они познакомились, когда он был в роддоме. Вот тогда мы и уехали к бабушке на Ямскую.
Почему меня назвали Павлом? Старшего брата матери звали Павел. Он погиб в Первую мировую войну. Был хорошим, умным – все положительные качества. Поэтому в честь его и назвали меня. А отец мой Константин не пил и не курил, хоть дед и занимался винокурием. И меня воспитывали так, чтобы не пил и не курил. Потому что и по женской и по мужской линии деды мои связали жизнь с водкой. Я, когда вырос, и не пил, и не курил. И в армии тоже.
Году в 1937 мы начали строить дом на краю Тюмени. Закладывали улицу «односторонку». Первый дом на пустом месте. Наняли рабочих, построили дом на средства от продажи дома бабки, когда та умерла. Когда мы переехали туда, там стояла русская печь. Мы спали на полу. Пол там был низко сделан, да и дом в неудачном месте построили, поэтому, когда пришла весна, вода выступала выше пола. Пришлось делать водоотводные канавы, чтобы отвести ручей.
Летом на русской печи у самого потолка была лежанка. И ограждение из кирпичей сделано. А между ограждением и потолком просвет. Я высовывал голову в этот просвет вместе с руками и глядел вниз на кровать, которая стояла у печи внизу. Как-то раз ограждение не выдержало, и я вместе с ним полетел вниз на кровать. Когда я упал, меня всего и руки особенно исколотило кирпичами. Мать схватила меня на руки, носила по комнате, а я орал диким голосом. Как я перепугался, как меня переколотило тогда – ужас!