Папина содержанка
Шрифт:
– Доброе утро, Маргарита Петровна, – здороваюсь я. – Скажите, а папа на месте?
– Здравствуйте, Саша, – отвечает секретарь. – Да, сейчас соединю.
– Спасибо, – отвечаю я. В трубке раздаются щелчки переключения, идут длинные гудки. Один, второй… пятый… Нет ответа. Вдруг трубку поднимают, и я стремительно говорю. – Папа!..
– Простите, Саша, – растерянно говорит Маргарита Петровна. – Но ваш отец сказал, что не хочет с вами разговаривать. Извините. Может быть, вам нужна какая-то помощь? Я ему передам…
– Нет, спасибо, – говорю я и кладу трубку. Надежда на примирение с отцом рухнула на пол и разлетелась на крупные куски. Пока они большие,
Во входную дверь квартиры раздается звонок. Жду, пока мама откроет. Не хочу идти, не желаю никого видеть. Но моя строгая родительница обижена так сильно, что не думает даже покидать своего рабочего кабинета. Ладно, я не гордый сейчас. А, как у Достоевского, униженный и оскорбленный. Потому пойду и открою сам.
Интересно, кто там? Вообще-то у нас внизу консьерж сидит в довольно уютной будке, которую ему построили специально. Чтобы зимой тепло, а летом – прохладно, там даже собственный кондиционер есть. Ещё крошечный диванчик, маленькие холодильник и телевизор. Просто дом у нас не совсем простой, «академический»: всего четыре этажа, по две квартиры на каждом, и сплошь профессоры да академики. Народ интеллигентный, потому ценит больше всего покой и уют.
Консьерж – это строгая и принципиальная Арсения Аркадьевна, или, как мы её между собой зовем, Ара. Но не путать с попугаем, поскольку наша консьерж – женщина очень хорошая, только у неё есть два бзика – чистота и порядок. Потому если кто-то попробует войти, предварительно не условившись о визите с хозяевами квартиры, она не пустит. Умолять бесполезно. Станешь угрожать – вызовет охрану, у неё там под столом кнопка вмонтирована.
Звонок в дверь означает, что пришел кто-то, кого Ара знает. Кажется, догадываюсь. И от этого на душе легче не становится. Тебя только мне сейчас не хватало для полного счастья. Да, точно. Вижу это лицо в дверной глазок. Открываю.
На пороге – сияющая, с легким румянцем на щечках, обнажившая свои белые зубки в широкой улыбке Лиза. Она же – Елизавета Петровна, моя девушка. Да, именно так. У меня есть подружка, о которой я последние пару дней вообще не вспоминал. Всё эта Максим, чтоб её! Пробудила во мне какие-то потаённые то ли чувства, то ли желания, то ли всё сразу. Я даже стал думать по вине мажорки, что влюбился в неё.
Кстати, вот и прекрасный способ проверить!
– Привет! Проходи! – натужно улыбаюсь Лизе, которая как всегда не замечает моего истинного настроения. Она девушка простая, как мне думается. Если улыбаюсь, ей подтексты не нужны. Значит, у меня всё хорошо. Пусть так и думает пока. Потому что я должен прямо сейчас проверить, втюрился я в Максим или нет.
Помогаю Лизе раздеться, убираю её пальто в шкаф в прихожей, она снимает полусапожки, и мы идем в мою комнату. Едва запираю дверь за собой, как прижимаю Лизу к себе и начинаю целовать. Она привычно и мягко поддается на мои прикосновения. От неё пахнет жасмином – обожаю этот аромат, и потому она его сегодня использовала. Знала, что буду дома. Но откуда? У мамы поинтересовалась по телефону, видимо. Мне-то дозвониться не могла.
Мы жарко целуемся, наши языки танцуют жаркое эротичное танго, а мои руки скользят по платью Лизы, гладя через ткань её маленькую аккуратную попку. Правда, до кожи там довольно далеко: под юбкой прощупываются
– Мама дома? – с трудом оторвавшись от меня, спрашивает Лиза. Ну, спасибо тебе, добрая девушка. Сексуальное напряжение как рукой снимает. Внизу все распускается, никакого напряжения больше нет. Я опять ничего не хочу.
– Дома, – говорю я. В моем голосе Лиза слышит раздражение, потому её бровки поднимаются вверх:
– У вас что-то случилось?
– Случилось, – бурчу я. Говорить Лизе ничего не хочется. Да и зачем? Формально она всё ещё моя девушка, только у меня теперь в сердце мажорка поселилась. Приперлась туда, как лиса в заячью норку, да и развалилась. Мол, я тут стану жить вместе с вами. Со мной, то есть. И как её выгнать? Ружья, как у того зайца из сказки, у меня нет.
– Расскажи, – Лиза делает озабоченное лицо. Мы садимся на диван, и я выкладываю ей всё, что со мной случилось вчера. Только опускаю рассказ о том, как испытал приступ влюблённости. В моем рассказе всё просто: мажорка меня напоила, опозорила, потом отвезла к своему любовнику и бросила там пьяного.
– Так у неё парень есть?! – удивилась Лиза. Её карие глаза с огромными зрачками словно стали ещё больше.
– Это всё, что ты поняла? – обиженно говорю я. – Меня опозорили, а тебя только это волнует?
– Нет, конечно. Ну что ты, милый, не дуйся, – Лиза гладит меня по щеке. Я небрит со вчерашнего дня, но щетина пока ещё не слишком жесткая. Вот к вечеру станет. – Я просто удивилась. Ты же сам говорил, что эта Максим – любимая твоего отца.
– Не любимая, а любовница, – поправляю я.
– Ну, не придирайся к словам, – улыбается Лиза и легонько целует меня в кончик носа. – Главное, что ты – мой и к тому же настоящий мужчина, – она кладет свою маленькую ладошку на ширинку, и мне становится чуть лучше. Я смотрю, как поблескивают камушки и золото на её колечках. Лизы обожает драгоценности. У неё на правой руке четыре кольца и браслет.
– Я не придираюсь. Любовница она и есть. Шлюха, – вдруг вырывается у меня зло.
– Фу, как грубо, – морщит носик Лиза. Она, как и моя мама, не любит крепких выражений. Только мама говорит, что русский мат – это словесный мусор. Не более чем выражение агрессии. Иначе у таких слов не было бы столько приличных синонимов. По этому поводу она постоянно спорит с одним профессором на своей кафедре. А мне нравится иногда ввернуть крепкое словцо. Я с ними в речи чувствую себя более мужественно. Не то мне станет казаться, что я домашний мальчик.
– Нормально, – отвечаю Лизе. Она между тем продолжает легонько мять мои причиндалы через ткань спортивных брюк, в которых я хожу дома. Под ними ещё боксеры, а мне хочется, чтобы эта ладошка с тонкими длинными пальцами, как бывало прежде, легла на мой член. Стоит Лизе это сделать, как у меня мгновенно начинается мощная эрекция. Обожаю смотреть, как её ладонь обматывает меня там и поблескивает золотом. Интересный контраст белого, желтого и розового цветов.
Но девушка моя руку убирает, едва ощутив, как там началось отвердевание. Я знаю, почему: она категорически против заниматься со мной сексом, когда мама дома. Говорит, что стесняется и не может при ней расслабиться. Что ж, я её понимаю. Вернее, обеих. Одна без мужа, и ей одиноко. Другая хочет стонать во весь голос, а Лиза в постели вообще огонь, но в присутствии первой этого себе позволить не может.