Пара, в которой трое
Шрифт:
На следующий день Татьяна Анатольевна на каток пришла, о чем-то с нами говорила, но я ничего не запомнила. Меня не покидало ощущение неудобства, что кто-то все время рядом и под него необходимо подстраиваться. Это ощущение осталось как самое сильное от наших первых тренировок. Только и слышала, как Андрей рядом тяжело дышит, и все время думала: «Боже, что же он так задыхается?» Он долго один катался и, наверное, вышел из формы, а я только с соревнований. Андрей стеснялся и старался скрыть усталость. При этом ему приходилось все время мне что-то объяснять. Он говорил и показывал шаги, говорил и показывал позы. Он, наверное, дыхание натренировал за эти дни до полного совершенства.
Через месяц я привыкла, что рядом всегда есть партнер, – и началось счастье. Я все время смеялась. Смеялась как ненормальная. На меня, похоже, все так и смотрели. А я хохотала до безумия. И еще начала поправляться. Другая нагрузка: не нужна такая точность,
Андрей. Крытый каток на СЮПе, где в дальнейшем протекала моя спортивная жизнь, начал работать в конце 1977 года, поэтому мое знакомство с Тарасовой происходило в лужниковском «Кристалле». Тарасова сидела у борта и свистела в два пальца, она лихо умеет это делать. Я подошел: «Татьяна Анатольевна, здравствуйте, это я – Андрей Букин». Она, не спуская глаз со льда: «Ну что стоишь, иди одеваться, катайся». Я переоделся, вернулся, покатался, в конце тренировки она сказала: «Приходи еще». И уехала на следующий день. Осталась ее ассистентка Люда Суслина. Я ежедневно заявлялся на тренировку, хотя никто на меня внимания не обращал. Возможно, мне одной учебы в институте в жизни недоставало, а может, я не накатался за предыдущие годы, но уходить со льда мне не хотелось. Да и все друзья отсюда, из фигурного катания: Слава Жигалин, Андрюша Миненков. Я с ними безуспешно соревновался с 1973 года, мы же варились в одном котле. Через двадцать дней вернулась Татьяна Анатольевна: «Бери билет, поедешь со мной в Северодонецк». На сборы меня брали нелегально. Никаких стипендий Спорткомитета я не имел, нам с Ольгой ее сняли сразу, оставалась только студенческая стипендия. В Северодонецке я тренировался, как обычно, с утра до вечера, с утра до вечера. Один. Татьяна Анатольевна велела накачать мышцы спины, сделать посадку пониже: «Придет партнерша, неважно кто, и, пока ты ее научишь, отдашь половину своей техники, видишь Жигалина – начал кататься с Лидой и половину потерял». Действительно, у Славика наблюдался спад. Теперь мне кажется, что, скорее всего, фигурное катание сделало скачок вперед, а он остался в прошлом, с прежней партнершей Таней Войтюк. И пока не успевал дойти до нынешнего дня с Лидой Караваевой. Смена партнерши, как правило, – потеря года, не меньше, и не имеет значения, занималась она в прошлом танцами или нет.
В Северодонецке группа Тарасовой устроила показательные выступления, на которые приехали и ученики Плинера из «Труда». Татьяна Анатольевна показывает на Наташу и мне говорит: «Посмотри, чем тебе не партнерша?» – «Да что вы! – я ей отвечаю. – Я же эту девочку давно знаю, зачем мне рыжая партнерша?» Но Татьяна Анатольевна велела: «Пойди поговори с ней от моего имени».
Я подъехал к Наташе, а она: «Ой, я не знаю, я же в одиночном катаюсь». И все. Я передал эти слова Татьяне Анатольевне, потому что считал ее выбор несерьезным и не придавал ему большого значения. И когда после чемпионата страны Тарасова мне сказала: «Придет Наташа, будете с ней пробовать», меня, мягко говоря, это поразило.
Наташа пришла на первую нашу тренировку 13 января 1977 года.
В апреле 1979 года мы уже выступали на чемпионате мира в Вене. Прошло чуть больше двух лет. Невероятный случай: ведь нам за это время необходимо было обыграть всех танцоров в стране за исключением Моисеевой с Миненковым и Линичук с Карпоносовым. Подобное могло получиться только у учеников Тарасовой и Жука. Конечно, я на такое и не рассчитывал.
Стипендию Спорткомитета мне восстановили в «Локомотиве» спустя год, когда мы впервые выступили вместе с Наташей. И только через три года нас перевели в «Труд», поскольку Тарасова работала тренером этого общества.
Пока Татьяна Анатольевна отсутствовала, мы приходили каждый вечер с восьми до десяти заниматься танцами. Причем Наташа еще готовилась и к Кубку Союза как одиночница. Никто на нас не смотрел, никому мы не были нужны, и первый серьезный человек, который сказал, что из нашего дуэта может выйти толк, – Ольга. Она раз пять приходила к нам на тренировки, объясняла Наташе обязательные танцы. Я ничего толком ей рассказать не мог. Мы с Ольгой вместе родились и восемь лет росли как танцоры. С Наташей я выступал одиннадцать лет, но первые лет шесть, когда мы разбирали вальс, мне хотелось ей объяснить, как мы его делали с Ольгой. Перед последним спортивным сезоном нам с Наташей дала несколько уроков в обязательных танцах Бетти Калловей, знаменитый тренер многих английских чемпионов, в том числе Торвилл и Дина. Во время этих занятий я вспомнил тренировки у Надежды Степановны. Она нас учила правильно, другое дело, что нам с Ольгой не хватало сил на всю серию.
Наташа. Нас с Андреем объединяло желание чего-то добиться. Если не сейчас, то когда? Наша спортивная жизнь заканчивалась. Мне – семнадцать, ему пошел двадцатый. Моисеева и Миненков в эти годы стали чемпионами мира. Но о таких высотах я и не мечтала. Может, Татьяна Анатольевна видела за нами будущее, мне же важен был сам факт, что мы тренируемся, есть шансы попасть на соревнования – уже этого было достаточно. И когда осенью 1977 года в Липецке на Международном турнире профсоюзов мы заняли первое место, не знаю, как Андрей, я оказалась в шоке. В произвольном танце мы наделали кучу помарок. Я на старте опять начала трястись ни с того ни с сего – так бывало, когда я только пришла из одиночного катания. Мы с Андреем участвовали уже во многих показательных выступлениях, и мне казалось, что эта нервозность ушла. Ничуть не бывало. Возможно, сыграло свою роль то, что Татьяна Анатольевна первые два дня находилась рядом с нами, а накануне последнего уехала в Москву, где ее ждали Роднина и Зайцев. Я устала от первых соревнований и выступила далеко не в полную силу, хотя та произвольная программа одна из самых моих любимых – испанские танцы.
За полгода до Липецка, зимой, в Горьком, прошел мой первый тренировочный сбор в группе Тарасовой. Льда предоставили много, расписание составили хорошее, мне полагалось как одиночнице выступить в марте на Спартакиаде народов СССР. Поэтому я рано утром проходила с одиночниками «школу», а потом уже с Андреем отправлялась на тренировки танцоров. Днем я отрабатывала прыжки, а вечером снова танцы. Несмотря на такую нагрузку, я носилась по катку в замечательном настроении, хотя и падала все время. Заниматься танцами приходилось на коньках, которыми пользуются одиночники, а они длиннее. Перейти же на танцевальные я не могла, мне же еще предстояло прыгать. Поэтому в некоторых танцевальных элементах я наступала себе на пятку и падала головой об лед. Прошло много лет, но еще долго парочка танцевальных шагов заставляли меня побаиваться последствий. Уж очень здорово я падала – наотмашь.
На Спартакиаду прямо с чемпионата мира приехала Татьяна Анатольевна, выглядела она крайне недовольной: «Продолжаешь портить тело…» Но я ходила счастливая, я всем нравилась, я похудела, я много тренировалась, и жизнь мне представлялась очень интересной. К тому же Марина Зеленецкая отдала мне свое ярко-синее платье, сшитое в мастерских Большого театра. Как мне казалось, я блистала. И вокруг все говорили: «Как же тебе на пользу пошло то, что ты перешла в танцы». Тут же возникала мысль: «Что же я так круто все меняю, если у меня теперь хорошо с одиночным катанием?» Конечно, я себя обманывала, сложные прыжки я из программы изъяла, следила только за чистотой проката и заняла пятое место. Вернулась в Москву, выступила еще и на Спартакиаде столицы, получила кучу комплиментов, но тут я почувствовала, что скучаю по танцам. После Спартакиады народ поехал в турне по Сибири, а я – домой. Летела я ранним-ранним утром. Люда Баконина, с ней я вместе жила, проводила меня на ночной автобус, отправляющийся в аэропорт. Почему-то остался в памяти этот полет из Ижевска в Москву. Может быть, потому, что тогда я окончательно поняла: лечу домой тренироваться в танцах, я отныне не одиночница. Моя прошлая спортивная жизнь в Ижевске закончилась.
Зимой Андрей неделю болел, меня подхватил Женя Севрюк. Мы занимались недолго, мне было с ним неудобно кататься, не складывалось. Наверное, я за месяц успела привыкнуть к Андрею.
Андрей. С Наташей мне поначалу приходилось тяжко. Одиночники – каменные люди, у них же ноги – железобетон. Чтобы превратить этот железобетон в ноги танцора, мягкие и эластичные, должно пройти немало времени.
Когда я встал рядом с Наташей, первые ощущения оказались нерадостными. Она каталась сама по себе, ее не волновало, что рядом с ней кто-то стоит. Долго я с таким ощущением и тренировался, и выступал. Чувство партнера должно прийти само. А я в двадцать лет был не в состоянии объяснить, что такое понимание друг друга. Правило это для меня по сей день туманно, внятно его определить я и сейчас не способен. Тем не менее поначалу я больше работал языком, чем коньком. Думаю, как только ноги у Наташи стали танцевальными, то скольжение тут же стало мягким, а случилось это уже ближе к Олимпиаде в Сараево, то есть в 1984 году, спустя семь лет после того, как мы встали в пару. Прежде она почти не приседала, а низкая посадка дает большую устойчивость, меняет технику шагов. Чем острее угол в коленях, тем лучше посадка (Тарасова меня здорово «посадила»), но и силы в мышцах должно быть намного больше. Парники такую нагрузку получают автоматически, все время подсаживаясь под партнершу, ведь поднимают ее ногами, руки только для поддержки. А у танцоров нужная мышца (четырехглавая – от колена и выше по бедру) напрягается оттого, что ты все время вытягиваешь ногу. По ногам видно, кто есть кто: кто одиночник, а кто танцор.