Парацельс

Проскуряков Владимир Михайлович

Не только университет, но и вся жизнь Феррары сильно изменились за те тридцать лет, которые отделяли пребывание в ней Гогенгейма-отца от приезда студента-сына.

Вильгельм помнил еще герцога Эрколе д’Эсте — властного тирана, перед которым трепетали граждане. При его правлении благосостояние города возросло, торговля и ремесла поднялись, но народные низы жили в тяжком угнетении и бесправии; от них герцог получил прозвище «дьявола».

Он достиг престола силой, переступив через казни и кровь, и многими кровавыми жертвами отмечен его дальнейший путь. В городе шопотом передавали, чтобы не услышали герцогские шпионы, что жена его, Леонора Арагонская, умерла не своей смертью: ее отравили по приказанию Эрколе. Но граждане

оправдывали его, это был простой акт самозащиты, ибо накануне она сама пыталась отравить мужа. В воспоминаниях Вильгельма герцог остался блестящим вельможей, едущим верхом на коне во главе торжественной процессии в праздничный день своего воцарения, который он ежегодно справлял с великий пышностью.

Альфонсо, сын умершего в 1505 году старого герцога д'Эсте, ничем не замечателен; это был средний человек, которым правили обстоятельства. Двор этого маленького итальянского владыки и сам его глава не могли особенно поразить молодого Гогенгейма, разве вселить легкую зависть к веселой и праздной жизни, до которой герцог Альфонсо был великим охотником. Один только раз Альфонсо привлек к себе всеобщее внимание, когда еще при жизни своего отца он среди белого дня прогулялся голым по улицам родного города. Дальше этого герцогская фантазия не пошла.

Зато жена его была незаурядным человеком, о ней даже сложились легенды. Альфонсо женился по политическим соображениям и против своей воли на знаменитой Лукреции Борджиа. Дочь святейшего папы — Лукреция пользовалась мрачной и соблазнительной славой. Говорили, что она была любовницей своего отца и брата Цезаря, что из-за нее в семье Борджиа произошло братоубийство и что первый ее муж погиб, если не от ее руки, то с ее ведома. Все это не мешало феррарским поэтам воспевать ее добродетель так же горячо, как и красоту.

В дни учебы Теофраста первое место среди феррарских поэтов бесспорно принадлежало Ариосто, который и споем «Неистовом Роланде» также принес поэтическую день к ногам прекрасной герцогини. Сын крупного государственного деятеля Феррары, он начал свою поэтическую карьеру стихотворением на смерть Леоноры, жены герцога Эрколе, и потом, подобно многим другим поэтам того времени, отдал свое перо герцогскому дому. Одно время, недовольный вниманием и подарками д'Эсте, он примкнул было к враждовавшему с Эсте флорентийскому герцогу Медичи, но, получив от Альфонсо должность губернатора провинции Гарфальяна, смирился, работал позднее в качестве управляющего в феррарском театре и здесь в родном городе закончил после многолетнего труда свою знаменитую поэму, которая дала ему бессмертие.

Феррарские уроки не прошли даром и, подобно итальянским поэтам, Парацельс каждое свое научное произведение неизменно посвящал одному из великих мира сего, пытаясь снискать этим подарки и покровительство.

Но от Ариосто он мог получить и пример того, как поэты бунтуют против покровителей, чрезмерно требовательных и, может быть, недостаточно щедрых. Известно, что Ариосто, поссорившись с кардиналом Ипполито д'Эсте, писал:

Не хочет ли кардинал дарами Меня в рабы к себе закабалить? Я их отдам ему обеими руками, Чтобы опять вполне свободным быть.

И надо сказать, что Парацельс всю свою жизнь был более свободным человеком, чем это удалось феррарскому поэту.

Пребывание в Ферраре, независимо от занятий в университете, оказало несомненно большое влияние на формирование мировоззрения и характера Теофраста. Он здесь провел юношеские годы, когда особенно обострен интерес к окружающим общественным явлениям, а социальные и научные идеи воспринимаются как откровение.

Внешность города, вся городская жизнь намного превосходили богатством, разнообразием и занимательностью все то,

что видел он в детстве в провинциальных Эйнзидельне и Виллахе.

В Ферраре юноша мог познакомиться с великолепными произведениями искусства, с гуманистическими тенденциями в науке и литературе и получить первые уроки свободного отношения к авторитетам, которым схоластическая наука придавала ореол непогрешимости. Здесь были более обнажены противоречия между различными слоями городского населения, между дворянством и буржуазией, внутри цехов, между городским плебсом и богатеями.

Обучаясь в Ферраре, Теофраст посещал соседние университеты Падуи и Болоньи и принимал деятельное участие в академической жизни. Позднее он писал о себе без ложной скромности, что в университетские годы был он не последним украшением тех садов, где рос.

Нет достоверных сведений о том, когда молодой Гонгейм начал слушание курса. В те времена поступали в университет в различном возрасте: тут были и мальчики 12–15 лет и юноши, а многие уже взрослыми садились на университетскую скамью, чтобы вместе с юнцами проходить науку.

Обычно учение начиналось с артистического (философского) факультета, как бы подготовительного к «старшим» факультетам, и, только получив здесь степень магистра, студент приступал к занятиям богословием, юриспруденцией или медициной. На старшем факультете юноше предстояло преодолеть тяжелый подъем по лестнице ученых званий. Через два года медик получал звание бакалавра. Его назначали для занятий с младшими студентами и давали высокое право носить круглую шляпу без полей. После нескольких лет занятий — новое испытание, и способный человек делался лиценциатом. (Оставалось взять последнее препятствие, выдержать еще 2–3 года преподавания и зубрежки, и наступал желанный момент. В торжественный день после публичной лекции и диспута его удостаивали степени магистра или доктора. Удачливого диспутанта приводили к присяге. Все присутствовавшие магистры осчастливливали его поцелуями по случаю принятия его в корпорацию, и ему вручались знаки его достоинства: книга как символ науки, кольцо и докторская широкополая шляпа. Тогда всходил он на кафедру — цель многолетних трудов была достигнута.

И несмотря на этот почет, все-таки на медицинских факультетах обучающихся было крайне мало. Один из современников дает этому краткое и точное объяснение: «так как в лучшем случае только большие города оплачивали ученого врача».

Парацельс упорно и настойчиво прошел всю эту длинную лестницу и в бою последнего диспута завоевал себе право именоваться доктором медицины, как написано на его книгах.

А упорства потребовалось немало. Ему, как иностранцу и бедняку, конечно, приходилось проживать в бурсе (общежитии для студентов), получившей печальную известность голодным житьем и жестокими нравами. Ежегодно на большие вакации держал он далекий путь домой в Каринтию, голодая и, может быть, нищенствуя в пути.

Схоластическое преподавание, заключавшееся в чтении и объяснении текстов, иссушало мозг и вызывало бессильный протест в пытливом юноше.

Медицина Галена, обновленная трудами арабов Авиценны (Ибн-Сина) и Аверроэса (Ибн-Рошд) преподавалась, как церковные догмы. Особым авторитетом пользовался «медицинский канон» Авиценны, который наравне с галеновскими произведениями заучивался и комментировался фраза за фразой, подобно священному писанию, или, как говорил сам Парацельс: «За евангелие принималось то, что никак ему подобным быть не может». Ему, приученному еще отцом к свободному исследованию, были глубоко чужды и ненавистны эти методы преподавания, и позднее он признавался: «Много раз я думал о том, чтобы оставить это искусство». Но он сумел преодолеть это отвращение и бесспорно обладал глубоким знанием трудов арабов и древних, Галена же он изучил столь досконально, что, по свидетельству одного из его учеников, «мог наизусть цитировать необходимые места из его сочинений».