Парад нескромных декольте
Шрифт:
– Клавочка… Они меня утопить… хотели… – едва бормотал он. – Там… на столе…
– Клавдия, это когда у него температура еще тридцать семь была, он тебе завещание написал, – объяснила Катерина Михайловна. – Вон, прочитай.
Любимый супруг завещал единственной жене машину «Волгу», свой бритвенный станок и двести тридцать рублей долга соседу Николаю.
– Так, я не поняла, а долг откуда? – уперлась глазами в цифры бездушная супружница. – Вставай, расскажи, когда это ты в долги заскочить успел?
Акакий так протяжно застонал, так бессильно шмякнул руку об пол, что женщины не на шутку встревожились.
– Вы «Скорую» вызвали? – суетилась Клавдия, одновременно стаскивая пальто и роясь в аптечке.
– Так. Петр Антонович на глазок определил – температура большая… – кивнув, испуганно залепетала матушка.
– Я, смею заверить, большой знаток в этом деле. Я ведь раньше каждую неделю болел! – гордо заявил Петр Антонович. – Вот так посмотрюсь в зеркало, и мне ясно: тридцать семь! И точно – тридцать восемь и шесть! Так что вашему Акакию градусник без надобности.
– Нет уж, мы лучше по старинке, – поджала губы Клавдия. – Кака, подними руку, сейчас температуру измерим.
Кака неприлично захихикал и стал отбрыкиваться – он до ужаса боялся щекотки. Однако жена сурово прижала его к подушке, и тот обмяк. Ртуть медленно ползла вверх, а Акакию становилось все хуже. Он то бредил и звал какую-то кошечку, то вскрикивал, то швырялся одеялом, а то, напротив, тянул на себя все, включая подол супруги.
– Что случилось-то? – тихо спросила Клавдия. – Я ж всего на часок выбежала…
– Не на часок, а на три, – поправил Петр Антонович.
Катерина Михайловна обиженно затрясла подбородком и с упреком заговорила:
– Конечно! Вы вот, Клавочка, все время куда-то бегаете, веселитесь, а нам… Нам тоже хочется отдыхать по полной программе. А тут как раз внизу, у бережочка, такое представление… И ехать никуда не надо, и быстро. Всего за часик обернулись! А то мы тут с Петром Антоновичем уже скучать начали.
– С Какой-то что? – прервала жалобы Клавдия.
– Да ничего с ним сначала не было. А потом…
– Катюша решила потребовать, так сказать, развлечений! И вашего Акакия чуть со свету не сжила – «ты должен мамочке поднять жизненный тонус!» – охотно пояснил Петр Антонович.
– Так ты же сам меня всю испилил! – взорвалась старушка. – Сам мне говорил: «Твой сынок нас ни в грош не ставит! А вот был бы у меня сын… А сегодня на берегу…» Ну я и попросила. Акакий и повел нас на бережок. А там…
– А там фестиваль моржей! – радостно перебил ее муж. – Что творили, что творили! Прямо раздетые… в прорубь!
– А потом стали вызывать – кто хочет первый раз окунуться… – покорно продолжала Катерина Михайловна. – Ну Акаша и вызвался…
– Было не совсем так, – снова вклинился Петр Антонович. – Там объявили,
– Как то есть забросила? Прямо в одежде, что ли? – не поняла Клавдия.
– Так ведь без одежды он ни за что бы не полез! – оправдывалась матушка. – А в куртке-то все не так холодно.
– А он и так не полез, Катюша. Ты его сама толкнула.
– А чего он упрямился? Автомобиль почти уже тот мужик выиграл, который в семейных трусах нырял, а наш все у проруби топтался!
– Ну и что, мамаша, выиграли вы машину? – железным тоном спросила Клавдия.
– Не выиграли… только пять лампочек на сто пятьдесят ватт, – вздохнула та.
Клавдия даже не стала отвечать, так обиделась на свекровь. Сбросить Акакия в прорубь, пусть даже из-за машины! А толку-то? Все равно даром!
– Клавочка, – плелась за ней следом свекровь, – да разве же я своему сыну зла пожелаю? Я же только добра хотела! Я бы сама ни за что не додумалась, но там таких крошечек в прорубь бросают, прямо годика еще нет. И все такие звонкие выныривают, розовенькие, а наш как водоросль, честное слово. Я же думала, он тоже… розовенький вынырнет…
– А он, Клавочка, – тут же подскочил Петр Антонович, – из-за своей куртки и вовсе чуть под лед не ушел!
– Так я ж и говорю, – снова заскулила матушка. – Ну чего ж он такой… ни кожи ни рожи. А тут, думала, здоровье… и все ж таки автомобиль.
– Мамаша, – развернулась Клавдия всем корпусом и чуть не впечатала торсом худенькую старушку в стену, – ваш сын, между прочим, мне супругом приходится, и я лучше вас знаю, когда его в прорубь кидать надо! Тут у нас такие дела назревают! И куда он теперь?
Из комнаты донеслись стоны, и все побежали лечить больного. Ему было тяжко – из груди рвался надрывный кашель, из носу текло, глазки не смотрели на родственников, и сам Акакий готовился к последнему вздоху. А градусник показывал тридцать семь и четыре.
Вечером, затолкав в больного мужа все таблетки, какие нашлись в старенькой аптечке, Клавдия собралась к Жоре.
– Клавочка, ты уходишь? – появилась в дверях Катерина Михайловна. – Сегодня ты будешь совершать подвиг?
– У меня дела. Не морщите лоб, мамаша, экономьте на подтяжке! Больного оставляю на вас.
Больше ничего Клавдия объяснять не стала. Она уже давно знала: чем больше объясняешь Катерине Михайловне, тем глупее ситуация потом происходит.
Надо было срочно нестись к Жоре. Конечно, сегодня только двадцать пятое, а Лиза на прием в консультацию должна прийти двадцать девятого, однако Жору надо было поставить в ружье. Еще не хватало, чтобы и он куда-нибудь нырнул!