Парад теней
Шрифт:
— Уж такой она молодец, уж такой молодец, — бормотал Константин, прощально целуя ручку хозяйке дома.
Передняя дверца «девятки» была гостеприимно распахнута. Константин уселся и захлопнул ее.
— Поехали, Костик? — спросила Ксения и повернула ключ зажигания. Медленно тронулась. И тут Константин опомнился:
— Уж кому-кому, а вам я не Костик, а Константин Александрович, уважаемая моя Ксения! — то ли в шутку, то ли всерьез возмутился он.
— Вы теперь — Костик навсегда, — сообщила она. — Так решила Лидия.
— Еще посмотрим! — засмеялся Константин.
Миновали пятачок и выбрались на асфальт.
— Костик! — позвала Ксения.
— Что тебе, Ксюшка? — откликнулся он. Раз на «ты», то и она на «ты».
— Тебе мои старики понравились?
— Ты вроде хвастаешься ими.
— Я ими действительно хвастаюсь. Всегда. Ну и как они тебе?
— А ты знаешь, — осенило Константина, — я их боюсь!
— Их бояться не надо. Их надо любить.
— За что же?
— Любят не за что, а кого, — поучила Ксения.
— И кто же они, чтобы их просто так любить?
— Они доверчивые и простодушные.
— Они доверчивые и простодушные?! — в изумлении взвыл Константин.
— Да, — безапелляционно подтвердила Ксения. — Вот они поверили тебе и откровенны с тобой до конца, до самого донышка. Они даже не представляют себе теперь, что ты можешь слукавить с ними, схитрить, сказать неправду любую: малую, большую, все равно.
— А ты представляешь?
— Я — опасаюсь. Ты в разговоре с ними иногда подозрительно вертелся.
— Подслушивала, значит, — укорил он.
— Слышала кое-что, — уточнила она. — И они знали, что я прислушивалась. Еще спросят, что я о тебе думаю.
— Доверчивые! — передразнил он.
— Доверчивые. И мне верят до конца.
— Кто они тебе? Дед с бабкой? Дядька с теткой?
— Они мне самые близкие люди на свете.
Ксюшка, Ксения Логунова, два года тому назад в силу трагических обстоятельств попала в дом Смирновых-Болошевых. Тогда казалось не надолго. Но вдруг ставши сиротой и оказавшись наследницей большого состояния, она с молчаливого одобрения двух отставных полковников передала все свои капиталы на строительство больницы и осталась у Смирновых-Болошевых навсегда. Внучкой. Дочкой. Подружкой.
— Тебе повезло. У тебя есть такие люди, — невесело сказал Константин.
Ксения оторвала взгляд от дороги и быстро глянула на него. Согласилась:
— Да. Мне повезло.
Шкурой почувствовав, что эта соплячка его пожалела, Константин тем не менее не расстроился.
— Мне тоже повезло. По малости: ты подслушивала и призналась в этом. Ты в курсе и можешь наверняка сказать мне, кто этот детектив, которого они абсолютно уверены- некий Махов обязательно порекомендует эстрадным козлам.
— Могу, но не скажу, — откровенно ответила Ксения.
— Почему?
— Потому что они не сочли нужным тебе сказать об этом.
— Послушная девочка, — одобрил он ее. — Но хотя бы какой он?
— Он-то? — Ксения с улыбкой задумалась на мгновение. — Занятный. И забавный.
"Девятка" забралась на небольшую горку и подъехала к станции. Ксения лихо подогнала ее к платформе, по всем правилам развернулась, выключила мотор и первой вышла из машины.
— Давай прощаться. Твоя электричка через четыре минуты. А я пойду Александру Ивановичу бурливой, как он говорит, водички куплю. Он пепси-колу любит.
Захлопнув дверцу и облокотившись о крышу «девятки», он позвал:
— Ксения!
— Что тебе, горе мое луковое? — кому-то подражая, откликнулась Ксения.
— Так что же ты скажешь обо мне полковникам?
Она подкинула на ладони ключи зажигания и, стремясь выглядеть серьезной, ответила весьма замысловато:
— Скажу, что слишком долго в Германии жил. Ненужно похож на немца.
Деятельная Анна не откладывала дела в долгий ящик. С очаровательной бесцеремонностью полковник Махов был вызван в этот же вечер.
Он стоял на пороге — здоровенный, красивый, беспечный, одетый с чисто московским небрежным шиком. Не полковник вовсе, а плейбой.
— Чуть свет… и я у ваших ног, — признался он, целуя певице ручку.
— Можно было бы чего-нибудь более подходящее подыскать, — сварливо заметила она. — Вечер уже, поздний вечер.
— Вот я и говорю: чуть свет, — Махов весело кивнул на темно-серое окно.
— Это не вы говорите, а Чацкий.
— Просто он столь удачно выразил мои сегодняшние чувства, что невольно приходится повторять его слова.
— Да идите вы! — Анна нарочито сердилась.
— Куда? — деловито осведомился он и скинул плащ.
— Сначала руки мыть, а потом ко мне, — изложила программу действий Анна и повела его в квартирный лабиринт.
Ужин был накрыт не в столовой, а в уютном кабинетике-будуаре. Устроились за драгоценным столом черного дерева, на котором стояло все, что надо. Махов за горлышко поднял бутылку "Джим Бима", с удовольствием прочитал этикетку и поблагодарил:
— Спасибо вам, Аня.
— За что? — удивилась она.
— Что не забываете мои вкусы.
Она отобрала у него бутылку, разлила по высоким стаканам, ложечкой накидала в них льдышек и произнесла первый тост:
— За ваши успехи, Ленечка.
— За успехи пить опасно.
— Это за будущие. А за настоящие — пожалуйста!
— Какие у меня успехи! — делая вид, что огорчен, усомнился Махов.
— Ну, хотя бы у дам, — подбодрила она его. И рассердилась. — Так мы пьем или не пьем?
Выпили, конечно. Анна заботливо наложила ему в тарелку салата и, пригорюнясь, смотрела, как он ел. И ел он прекрасно: быстро, аккуратно. Доев салат, удивился: