Парадигматик
Шрифт:
Монтер путей открыл глаза и понял, что задремал. Голос продолжал повествование: «Пока они рушили укрытия друг друга, отбивали друг у друга запасы еды, пороха, амуниции, охотились друг за другом, как за зверьем, незаметная поначалу трещина вдоль фронтальной стены замка расширялась, вгрызалась кривыми острыми зубами все ниже, километр за километром, а ужас поднялся перед Замком мощным грозовым облаком, по высоте почти достигающим самой высокой башни. И если бы те кучки, что остались от гарнизона, лишь на секунду отвлеклись от своих забот и посмотрели на юг, они бы содрогнулись, увидев, что мгла слепилась в лицо, которое нетерпеливо улыбалось… Ужас тонкими щупальцами втекал внутрь через трещину в стене и тихонько, пока что тихонько, душил попадавшихся ему людей, озабоченных военными успехами», – после торжественной паузы раздались аплодисменты, а точнее одинокие хлопки. Потом ехидный голос, шепелявя, произнес: «Сплошная абстракция, батенька, полнейшая, не побоюсь этого слова, метафизическая абстракция».
По радио объявили рекламную паузу. Монтер нащупал пульт справа от себя, нажал выключение и сразу же заснул.
Проснулся он от собственного крика: ему приснилось, как его заживо распиливали на части, и он все ждал, когда же умрет. Но вдруг с ужасом понял, что наблюдает за шевелящимися кусками своего тела откуда-то из-под потолка. Они шевелятся все беспокойнее, начинают извиваться, ползать, у них вырастают рты с кривыми острыми зубами,
Сев на кровати, монтер путей вытер пот, выступивший крупными каплями на лбу, и посмотрел в окно. Небо не начало еще переходить из черных в темно-синие тона. Он спал совсем недолго.
Он понял, что голоден, и отправился на кухню. Но пришел в туалет. Там из унитаза на пол сочилась вода. На кафельном полу собралась уже приличная лужа. «Здесь колбасы нет», – пришла в голову мысль. Он решил пойти в кладовку, подумав, что нужна тряпка - вытереть в туалете пол или, возможно, гаечный ключ - закрутить вентили. Однако пришел он не в кладовку, а на кухню. Открыв холодильник, он, даже не глядя на все остальное, достал батон сырокопченой колбасы. Вооружившись огромным ножом, предназначенным для рубки мяса, он принялся разрезать колбасу на куски и с удовольствием поедать их, запивая, время от времени, водкой.
Наевшись, монтер путей, понял, что ему нужно в туалет, причем так, что раковиной обойтись не получится. Тут же он вспомнил: надо бы закрутить вентиль, чтобы из унитаза не текла на пол вода. С этой мыслью он вышел на улицу.
С удовольствием вдохнув полной грудью влажный и прохладный ночной воздух и потянувшись, он пошел по кирпичной дорожке. Дойдя до развилки, пробежался по травке до деревянной будки. Его догадка оправдалась. Это была туалетная будка. Входя, он испачкался паутиной. Внутри пахло только сухим деревом - будку давно не использовали. В ней не было света, не оказалось и туалетной бумаги, но обнаружилась рядом с деревянной седушкой газета…
В задумчивости, выбравшись из «скворечника», монтер путей вышел на кирпичную дорожку, повернул по ней направо, зашел на высокое крыльцо, повернул круглую дверную ручку. Внутри было темно. Значит, он погасил свет, выходя. Придерживая одной рукой дверь, он другой пошарил по стене слева в поисках выключателя и наткнулся на что-то теплое, мягкое и влажное. В тот же миг дверь вырвалась из руки и с огромной силой ударила его, так что он влетел в прихожую и упал ничком. Пока еще не вполне понимая, что происходит, он вскочил, бросился назад, в распахнутый дверной проем, но дверь с размаху ударила его по лицу и груди, так что он отлетел назад, упав на спину. Дверь распахнулась снова, и сейчас монтер путей четко разглядел за порогом двухэтажный домик с черной крышей и горящим в окне светом. Дверь с хрустом и чавканьем захлопнулась. Стало совсем темно.
5.
На него напало оцепенение. Он лежал в темноте и боялся пошевелиться, даже дышать старался как можно тише. Как будто если он подаст признаки жизни, нечто безжалостное и способное видеть в полной темноте бросится на него из угла и растерзает.
Опьянение и сонливость полностью прошли. Боль от удара дверью затерялась на самом краю восприятия. Всю вселенную для него заполнила мысль: «Надо выбраться отсюда. Как выбраться отсюда?», и он совсем не вспоминал о невообразимом, неиссякаемом могуществе, которое выпросил себе утром.
Сколько он так лежал и сколько бы еще пролежал, если бы не раздались откуда-то из темноты скрипучие шаги?.. Он вскочил и бросился на дверь, бился в нее плечом, бил по ней ногой, но все было бесполезно. А шаги были совсем близко, обычные человеческие шаги, и казалось, вот-вот почувствуешь дыхание на своем затылке. Выбраться можно было через окно! Но было совсем темно, непонятно, где окно. Он побежал вдоль стены и почти сразу ударился правой коленкой обо что-то очень твердое и острое. На мгновение он согнулся, обхватив взорвавшуюся болью коленку… шаги как будто прекратились… но вот появились снова, сразу у него за спиной, вполне человеческие шаги. И загнанное собачье дыхание. Он бросился вперед, в темноту, а дыхание все равно висело у самого его уха. Он с воплем ударил рукой наугад, ожидая попасть по отвратительной мохнатой морде. Но споткнулся, потому что рука прорезала воздух. Пол заскрипел слева, и он с криком: «Давай же, иди сюда, вот он я!» начал исступленно махать кулаками. Лишь бы махать, лишь бы что-нибудь делать! Он махал кулаками и кричал, пока не зацепился правой коленкой за что-то холодное; почти не чувствуя боли, он отскочил и с отвращением врезал ботинком по этому холодному, притаившемуся… Раздался металлический звон. Это было что-то неживое, это не оно дышало и скрипело ботинками. Он схватился за это холодное, металлическое, чтобы использовать как оружие. Каминная решетка! Вдруг что-то теплое и шершавое лизнуло его в щеку… С нечленораздельным воплем он побежал вперед и ударился о стену, не прекращая вопить. Встал и побежал снова, опять ударился и снова побежал. Что-то треснуло под ногами, и он почувствовал, как проваливается вниз, попытался ухватиться руками, почувствовал неровный край сломанной деревянной доски; потом – удар в затылок…
…сначала появилась саднящая боль в коленке. В штанине дырка, кожа на коленной чашечке содрана. Только потом он почувствовал боль в затылке, нащупал впившийся в кожу кусок деревянной щепки… Потом ощутил холод и сырость. Потрогал ладонями вокруг: обнаружился влажный гранит и шершавая треснувшая доска. Потом он открыл глаза. Ничего не изменилось. Было совершенно темно.
Шагов нигде не было, и дыхания тоже. Он встал, стараясь делать это как можно тише. В трех направлениях из четырех на расстоянии вытянутой руки был влажный шершавый гранит. До потолка достать не получилось, даже подпрыгнув. Надо было что-то делать! Он пошел в единственном возможном направлении, ежась от звука собственных шагов – гулкого и звонкого, откликающегося эхом где-то вдалеке. Иногда нога попадала в лужу, и он содрогался: слишком громко, слишком. Его обязательно услышат. Ему показалось, что он шел очень долго. Иногда он останавливался и приподнимал правую ногу, чтобы унять боль в коленке: в какой-то момент он потрогал коленную чашечку, и понял что она распухла. Постепенно, кроме эха, он стал различать еще одни шаги, чужие, где-то справа. У него похолодело в груди. Вдруг его осенила идея, и накатила злость на самого себя: как это он не догадался раньше! Можно снять обувь и закатать штаны, тогда его шаги станут тише. Он так и сделал. Стараясь ступать как можно более плавно, вдоль самой стены, чтобы не попасть в лужи, которые тут были в основном посередине, он внимательно прислушивался: гулкие шаги доносились откуда-то сзади и справа, из-за стены. И они приближались. Туннель начал поворачивать вправо, и стало видно еле различимое пятно света впереди. Шаги были совсем рядом. Сейчас он кого-то встретит. Не побежать ли обратно? Нет! Тогда оно догонит и прыгнет со спины, и не будет совсем никаких шансов… Здесь действительно было светлее. Можно было отличить мрак пустоты над головой от темноты гранитных стен по бокам. Свет шел откуда-то справа. Видимо, там, в пятидесяти шагах впереди – развилка туннеля. И из правого ответвления льется тусклый свет. Он стоял в нерешительности и слушал. Шаги утихли. Возможно, тварь подстерегала его и только ждала, когда он выдаст себя. Неопределенность была хуже всего, и он бегом бросился вперед. Сквозь гул шагов, плюханье воды, многоголосое эхо, он, кажется различил другие звуки. Да, они были, торопливое цоканье, как будто когти или копыта о камень. Выскочив на развилку, он повернул и увидел, как что-то темное и бесформенное скрылось за углом, где-то слева. Теперь цоканье удалялось, и очень быстро. Когда исчезло даже эхо, он пошел, припадая на правую ногу, в сторону света, лившегося снова откуда-то справа. Через десяток шагов он вышел на вторую развилку. Слева стелилась тьма – там скрылось что-то бесформенное и стучащее о гранит когтями. Справа горел факел на стене. Один единственный источник света. Появился отголосок надежды: факел – это возможность видеть противника, это и оружие… но с другой стороны, когда ты с факелом, ты идеальная мишень: тебя отлично видно. Впрочем, та тварь, наверняка, может видеть и в темноте… Он подошел и снял факел со стены. Факел потух. Откуда-то издалека раздался плач. Громкий детский плач. Он побежал, не поняв даже, в какую сторону – лишь бы подальше от плача. Бежать было тяжело, с каждым шагом боль в коленке вспыхивала и отдавалась уже в спину. Самое страшное – не получалось разогнуть правую ногу полностью – это значило, что нельзя бежать быстро. Скоро оказалось, что он бежит как раз в сторону плача. Он остановился и выжидал, стараясь отдышаться как можно более бесшумно. Плач приближался постепенно и чем ближе, тем больше в нем угадывались стоны боли. Вдруг они превратились в смех, который почти сразу оборвался. Наступила мучительная тишина. Было слышно лишь как сердце бьется, и кровь стучит в висках. Совсем рядом раздался шепот. Два шепота. Встревоженных, испуганных. Где-то сзади. Может быть, он здесь не один? Может быть, кто-то еще потерялся здесь… Оказалось, что он в пылу бега не заметил ответвление налево. Оттуда и раздавался шепот. Он был сразу же за углом. Здесь, стоя у самого поворота, можно было разобрать отдельные слова: «…тише, оно может подслушивать, мы…» – «…нам не выбраться, не выбраться, я видел, оно…» – «…тихо ты, у тебя остались спички?» – «…нет, ты спрашивал уже; тсс… слышишь?». Шепот прекратился. Он вслушивался в темноту, но ничего не мог разобрать, лишь капающая вода вдалеке… Вдруг снова голоса: «смотри, смотри!» – «что?» – «да вон же, вон, вон там!» – «да где? я не вижу ничего, где?.. господи…» Вдруг туннель наполнило два человеческих крика, и через мгновение к ним присоединился третий голос, это был злобный визг, вперемешку с шипением… Монтер путей развернулся и побежал, но сразу же споткнулся. Стоило наступить на правую ногу, ее пронзила такая боль, как будто коленка была раздроблена. За углом было слышно уже только два голоса: один рычал и что-то бормотал, нечленораздельное; другой по-змеиному шипел, иногда переходя в визг. Держась рукой за стену, он прыгал на одной ноге; никаких мыслей, только ощущение в спине, предчувствие, что сейчас в спину что-то вопьется, острое, омерзительное. Позади снова раздался высокий протяжный визг, нечеловеческий и… и животные даже так не вопят. А в следующий миг снова началось торопливое цоканье. Уже ничего не соображая, он просто стал прыгать еще быстрее. И вдруг рука наткнулась на что-то другое, не гранит. Оно было не такое холодное. Это было дерево. На мгновение вспыхнула надежда, и одновременно в голову ворвался вихрь мыслей: тварь сожрала тех двоих и теперь уже выскочила в коридор, почуяв его. А справа, должно быть, дверь. Да, дверь. Он нащупал ручку и дернул. Не поддалась. Вспомнил, что в кармане у него ключи от домика. Цоканье, плюханье воды, все ближе… Он наугад вставил ключ немного ниже ручки. Попал! Поворот, еще, дверь подалась. Он вырвал ключ из скважины, влетел внутрь, захлопнул дверь. В следующую секунду раздался душераздирающий вопль с той стороны, и дверь затряслась. Что-то царапало ее. Монтер путей поспешно задвинул засов, надел крючок на петлю, запер дверь ключом. Нечто с той стороны принялось молча ритмично биться в дверь. Он огляделся и увидел металлическую кочергу. Схватил ее и только после этого понял, что у него болят глаза от яркого света. Он был в знакомой прихожей. Вон лестница на второй этаж, в спальню. А вон распахнутая настежь дверь на кухню, где горит свет, и муха бьется об абажур, а на столе недоеденный батон сырокопченой колбасы и бутылка водки. Нечто продолжало биться в дверь и пока не могло догадаться влезть через окно. Если оно даже ворвется сюда, оно не проникнет в кладовку. Там стоит мощная металлическая дверь. Он, опираясь на кочергу, допрыгал на одной ноге до лестницы, но почему-то вместо того, чтобы спускаться вниз, стал взбираться наверх. Когда увидел двери спальни, он понял свою ошибку. Но было поздно возвращаться назад. Раздался звон бьющегося стекла, потом – топот, грохот сбиваемых стульев. Он поспешно запер дверь спальни на засов. Когда закрывал ставни на окнах, появилась мысль: может, выпрыгнуть в окно и побежать к машине? Всего двадцать метров, и он спасен. Но сразу же разочарование: у него горит нога, он даже не может ее разогнуть; он прыгнет вниз и уже не встанет, тварь настигнет его и начнет заживо разрывать на части… Топот был теперь уже на втором этаже. И вот уже глухие удары в дверь спальни. Он сел на кровать, держа в кочергу обеими руками. Боль в коленке пульсировала и так сильно иногда отдавалась в позвоночнике, что темнело в глазах. Он приготовился ждать. Чего-то.6.
Монтер путей открыл глаза и понял, что лежит в теплой постели, укутанный в одеяло. Нога не болела! «Это был сон», – воскликнул он, глубоко вздохнул и потянулся рукой к коленке, чтобы потрогать ее, ощутить своими пальцами, что она в целости и сохранности, что это был только сон… Вначале он нащупал джинсы, а потом дыру в джинсах и голую кожу. Это значило, что ночью он, напившись, где-то разодрал себе джинсы, а потом ему приснился такой ужасный сон.
Ощупав коленную чашечку, он обнаружил посередине что-то влажное и мягкое. Сердце хлопнуло громко и забилось в бешеном ритме. Задрожали пальцы. Он медленно стал ощупывать вокруг. Посередине коленки был мягкий провал, и хотя пальцы погружались все глубже, боли в коленке не было. Что-то мягкое и теплое. Вдруг подушечки пальцев наткнулись на твердое… знакомое ощущение… похоже на то, как… как… как когда проводишь языком по зубам! Боль!! Не в коленке – в пальцах, и чавканье, и руку затягивает внутрь.
«Из-под одеяла они еще никого не выпускали». Ничего не соображая, монтер путей шарил левой рукой по кровати и кричал. Вдруг ему попался мобильный телефон. Толком не понимая, что делает, он нажал единственную кнопку и прижал аппарат к уху…Однажды…
В детстве я ломал голову над вопросом: почему в городе одни фонари светятся желтым теплом, а другие, спрятавшиеся в темных боковых улочках и мрачных подворотнях – колют глаз холодным белыми светом?