Парадокс Вигнера

Жариков Владимир Михайлович

Именно по причине столь неспокойного уклада жизни, и даже некоторой неопределённости в судьбе, у казаков издревле существовал развод. На Дону он производился так же просто, как и женитьба. Если казак, по любым причинам не нуждался больше в супруге, он вёл её на Круг, где произносил: «Друзья! Верные товарищи мои казаки! Я некоторое время имел жену Катерину, она была мне услужливой и верной, но теперь она мне больше не жена, а я ей не муж! Кто из вас её желает, пусть возьмёт в жены. Мне ноне все едино». После таких слов казак снимал свою руку с её плеча, и недавняя супруга становилась чужой женщиной, разведёнкой.

Любой из присутствующих на Кругу казаков,

что часто и случалось, мог тут же взять её в жены. Для этого было достаточно только прикрыть женщину полой своего зипуна, снимая, таким образом, стыд развода, и произнести необходимые в подобном случае слова. Если желающего взять разведёнку не находилось, то Круг обязывал бывшего мужа содержать женщину до её следующего брака. Нельзя было разведёнку оставить без средств существования. Главной причиной быстрых разводов было то, что казак уходил в поход, где он мог быть убит или пленён, поэтому не хотел обременять женщину многолетним, а может и вечным, ожиданием. Овдовевшая казачка имела право развестись на Кругу с погибшим или пленённым мужем и тут же выйти за другого, если находился желавший её казак.

– Чего ты батя беспокоишься? – отреагировал Кондратий на угрозу отца, – я впервые влюбился, неужели ты думаешь, что смогу девушку опозорить?

– Могёшь али нет, ет другоя дело, – настаивал атаман, с тревогой поглядывая на сына, – а я должон упредить, коль щаво в башке дурное, то сщитай калека и порки плетьми на Кругу не избежать табе! Да и волноваюсь я, щего ты не по-нашему гутарить-то стал? Щего ента ведьма табя сколдовала-то? Можа порща? Так по прибытии в Раздоры всё одно к бабке Меланьи свожу табя! Негоже у нас гутарить по-москавитски…. Ты жа казак, а не мужик!

– Мне пора, пропусти, я пойду! – заволновался Кондратий, – а говор мой остался таким, как и был, и мне непонятно, с чего ты взял, что я как московит разговариваю?

– Да щего ж ты окаяннай, аль не слышь, щего гутаришь штоль? – удивился атаман, – ухи табе законопатило али дурнем придываешьси?

Атаман вошёл в свою каюту, а минуту спустя открылась дверь той, где поселилась княжна. Кондратий обомлел, увидев девушку. Она была в новом вышитом разноцветными узорами летнике до самого пола с длинными рукавами, отличающей особенностью этого одеяния. Их покрой на Руси был продиктован вековой традицией, в длину рукава были равными самому летнику, в ширину – половину длины их от плеча до локтей сшивали, а нижняя часть оставалась несшитой. Такой одежды казачки не носили. Из-под нижней полы летника были видны носки красных сафьяновых сапог. На голове девушки была повязка, называемая также увяслом. Она обхватывала лоб и скреплялась на затылке узлом. Сшитая из дорогой византийской парчи и украшенная вышивкой золотом и бисером, она имела несколько драгоценных самоцветов в расшивке и была подарена отцом к двадцатилетию Мирославы. Её длинная коса, что княжна прятала обычно под столбунцом, теперь свисала до самого пояса.

В таком одеянии Мирослава казалась Кондратию небесной девой, сошедшей на Землю, красота которой слепила глаз и подобно видению являла собой саму нежность и покорность. Он, обалдев, не сводил с девушки глаз, не мог вымолвить слова. Мирослава подошла к парню, от неё распространился какой-то волшебный аромат, которого молодой казак никогда не чуял. Это пахло заморское благовоние, привезённое русскими купцами из далёкой Индии. Мирослава пользовалась им только по праздникам и, судя по этому, сегодня для неё был праздник – она шла на свидание с парнем, который был образом её девичьей мечты. Ровесницы Мирославы пользовались ещё румянами и подводили

сажей брови, но девушка и без этого была наделена природой румяными щёчками, губами и её черные брови не требовали подводки.

Молодые люди стояли друг перед другом, не решаясь произнести слово. Они затаили дыхание, стараясь не спугнуть своё счастье, появившееся неожиданно для обоих на этом казацком струге. Мирослава рассматривала одежду Кондратия и её глаза светились счастьем и лаской.

– Красавица, Мирославушка, – нежным дрожащим от волнения голосом первым заговорил Кондратий, – ты будто волшебное неземное создание!

– Куда пойдём милый? – тихо спросила княжна, – хотя с тобой, солнышко, я готова идти на край света!

От этих слов у Кондратия пробежала дрожь по всему телу, его ещё никогда никто не называл милым. Парень трясущейся рукой сначала коснулся ладони девушки, а затем робко взял её в свою. Неожиданно для Кондратия Мирослава положила вторую руку ему на плечо, и он почувствовал такой прилив крови к голове, что она закружилась, как от выпитого вина. Парень был готов взлететь на небо от радости и счастья, а Мирославе не верилось, что перед ней её девичья мечта-витязь, только без доспехов и оружия. Они не произнося ни слова, синхронно шагнули к лестнице, ведущей на верхнюю палубу струга. Кондратий держал девушку за руку и вёл её, представляя, как выводит на Круг, чтобы попросить у стариков согласия быть её мужем.

Палуба была пустынна, молодые люди прошли к ящику в носовой части и молча присели на него. Взошедшая луна освещала всё вокруг бледным светом, и влюблённые могли видеть, как белёсый туман нависает над Доном. Но их уже ничего не интересовало, кроме них самих и не могло отвлечь от возможности смотреть в глаза любимому человеку без посторонних наблюдателей. Не отрывая друг от друга взгляда, они любовались, и каждый светился тем внутренним ощущением чего-то главного, произошедшего с ним раз и навсегда. Не решаясь признаваться в любви, молодые люди просто наслаждались уединением и осознанием себя рядом с человеком, ради которого ты готов пойти на всё, лишь бы находиться с ним близко и слышать его дыхание.

– Расскажи мне, милый, как живут люди у вас на Дону? – попросила Мирослава, – в Москве ходят слухи, что казаки – это разбойники, они грабят купцов, плывущих по Дону в море….

– Старики рассказывали, что это было давно, сто или даже двести лет назад, – рассказывал Кондратий, обрадовавшись просьбе княжны, – в то время ещё не было Войска Донского, вместо него существовали мелкие ватаги беглых людей, живших, как кочевники и не имеющих постоянного места. У них не было женщин и каждый, кого принимали в это сообщество, давал обет безбрачия.

Мирослава слушала Кондратия, не сводя с него глаз, и внимала всё, о чем он говорил. Ей было очень интересно услышать прошлое донского казачества из уст сына атамана Войска Донского.

– В то время, – продолжал Кондратий, – в малочисленных хуторах жили племена, когда-то пришедшие на Дон и оставшиеся там после разгрома их войска других кочевников, оказавшимися сильнее, чем они. Народ на Дону так перемешался, что у каждого из нас можно отыскать корни азиатов и даже немцев. Эти ватаги «лихих людей» воевали с племенами кочевников, господствующих в то время на Дону. Постепенно эти отважные люди оседали в хуторах и смешивались с теми, кто там жил, и через много лет все хутора организовались в Войско Донское, чтобы противостоять и кочевникам, и татарам Крыма, и русским князьям, и пришедшим к Азовскому морю туркам. Так рассказывают старики наши. А как живут в Московии?