Парадокс жнеца. Книга вторая
Шрифт:
После падения сохранил сознание, но было очень больно — руку, похоже, я себе сломал, что-то очень уж неприятно хрустнуло. Да, неприятный штраф, причем в самом начале моего похода здесь, должного изменить мир.
Некоторое время лежал, пытаясь прийти в себя. Отсюда был виден светлый проем выхода в сарай — широкий, телега въедет. Чуть дальше вижу двор с изгородью, сплетенной из тонких древесных стволов. В темноте сложно понять, что это такое, но видел я такие в деревнях, удаленных от цивилизации, так что догадался.
Присматриваясь, почувствовал,
На изгороди среди печных горшков висел штальхельм, немецкая пехотная каска. Очень не понравилось мне это зрелище, наводя на самые разные тревожные мысли.
Сломанная рука почти забылась — похоже, могут быть неприятности гораздо хуже.
Пока собирался с мыслями, что делать и куда дальше идти, в широкий проем выхода одна за другой прокрались три фигуры. Поначалу насторожился было, но быстро расслабился: подростки, судя по силуэтам. Все трое залезли по лестнице наверх, где я только что спал, и с громкими криками начали ворошить сено.
Понятно — «я» отправился спать на сеновал, «меня» пришли пугать. Кроме того, спокойствия прибавили крики, в которых промелькнули некоторые современные, назовем их так, обороты. Не на войне я, теперь точно. Где-то неподалеку от привычной современности, из которой сам впервые в Альбион попал.
— Илья? Илья, да где ты? — как раз закричал один из гостей, расстроенный неудачей в попытке напугать меня.
Так, реципиента зовут Илья. И похоже, я подросток — в темноте с этими падениями и переживаниями времени осмотреть себя не было, но есть ощущение, что телу еще расти и расти. Возбужденные возгласы и крики продолжались, в голосах явное недоумение.
— Свалил, что ли? Илья!?
— Йа… йа с-с-сдесь, — не сразу получилось произнести у меня внятно. — Я упал…
— Куда упал?
Вся троица гульбой слетела по приставленной к мезонину лестнице, наводясь на мой голос.
— Да здесь я, сюда… Аккуратнее, не наступите только, я похоже руку слома-а-а-аа!!!
Когда меня пытаясь поднять, один из подбежавших подростков потянул прямо за сломанную руку. Болью стрельнуло так, что я едва не лишился сознания — и, чтобы избавиться от боли, отмахнулся, извернулся, ударил ногой. Как сумел. Сумел хорошо — от боли или злости, или и от того, и от того.
В фельдшерский пункт нас повезли вместе — у Вовы, такого неосторожного в попытках первой помощи, заподозрили сотрясение мозга. Ну да, просто так тошнить не будет, факт, а зарядил я ему прилично, даже несмотря на хиленькое тело.
Кто я такой, сразу выяснить не удалось. Если бы не сломанная рука, доказать, что от удара головой я слегка (пока сказал, что слегка) потерял память, было бы непросто — судя по словам и поведению взрослых, представленных только неприветливыми дедушкой с бабушкой, первая помощь и сочувствие здесь на невысоком уровне. Если бы рука не распухла, вряд ли бы меня сразу к доктору повезли. Уровень сострадания на: «Голова не жопа, завяжи да лежи», — как пару раз прокомментировал дед, когда Вова говорил, что у него голова болит, и ему бы тоже к доктору нужно.
В общем, рассвет я встречал в фельдшерском пункте, до которого доехали на мотоцикле с коляской. По итогу собранных знаний: оказался я во Рязанской области, куда меня — подростка четырнадцати лет, отправили родители к двоюродной бабушке троюродного дядюшки, если примерно обозначить степень родства. Почему и неприветливые такие, я им все планы спутал — лето в деревне рабочая пора, тут на всякие дурости отвлекаться некогда. Да, сегодня если что уже шестое июля, понедельник. Год на дворе — одна тысяча девятьсот девяносто восьмой.
Девяносто восьмой год, мне четырнадцать лет, я со сломанной рукой в глухой деревне. Вернее, реципиент в деревне — сам «я», если что еще не родился. Даже, если временную отсечку брать, меня в стадии проекта еще нет, мама с будущим папа познакомится через полгода примерно.
Ладно, это все лирика, пора к насущному. Задача — изменить мир так, чтобы поменялся ход истории, чтобы меня, как жнеца, оторвало от туманного монолита. Интересно, как это сделать — к такому повороту событий, к таким стартовым условиям, я просто не готовился. Почему-то казалось, что все будет гораздо проще. Не знаю как, но не точно так.
Сейчас же, лежа на кушетке фельдшерского пункта, я думал и понимал, что инструментов у реципиента для выполнения задачи просто нет — надо быть честным с самим собой, потому что очень уж удачно я попал.
Мои личные знания… Из исторических знаний об этом времени — «августовский» кризис девяносто восьмого. Который, судя по названию, случится в августе, вроде как доллар тогда сильно подорожает. И это еще при условии, что я попал в «копию» своего мира, где все идет так же, как и в моем. А если нет? Думать об этом не хотелось, поэтому что если так, тогда вообще конец всем задумкам. Буду рассчитывать на то, что мир — все же копия моего.
Но даже если так, как я могу сейчас запустить цепь событий, которые поменяют этот мир? Просто какой-то… тупик.
По мере того как понимал, в каких условиях оказался, вместе с болью в руке накатывало тошнотворное ощущением полной беспомощности. Здесь никаких не просто смартфонов, а даже доступных телефонов нет — для того, чтобы позвонить родителям, дед отвез меня в отделении Почты России, где стояли телефонные кабинки. Родителей дома не было, трубку никто не взял. Дед позвонил моим родственникам, оказалось — родители в Турции. И нет, не отдыхают, за товаром полетели. Челноки — туда налегке, обратно с баулами, потом в павильон на рынок. Бизнесмены. Но поездка не короткая, а какая-то сложная, так что будут только к следующему понедельнику. И до конца недели, как минимум, меня решили оставить в деревне.