Парализатор
Шрифт:
Никита сжимает перед собой кулаки и показывает, как должен управлять автомобилем крутой драйвер.
— У меня нет прав.
— Фигня, я научу. И жилье тебе принадлежит по закону. Ты мог бы не тратиться на мою халупу, а жить в обалденной квартире. «Серебряные ключи» это же элитный жилой комплекс. А в торговом центре сидят арендаторы. Они же бабло отстегивают владельцу каждый месяц. Представляешь, это сколько?
— Сколько?
— Немеряно! Ты богатый человек, Пашка!
— Он нищий инвалид, — грубо вмешивается
— Так и есть! Его обобрал дядя. — Никита сдвигает все мои бутылки на край стола. И спохватывается: — Ты сказала: инвалид? Я, конечно, понимаю, здоровых людей не бывает, бывают недообследованные, но…
Никита хлопает глазами, стремясь обнаружить у меня отсутствующие конечности. Приходится объяснять, что после катастрофы я был прикован к инвалидной коляске и до сих пор числюсь инвалидом.
— Но всё в прошлом? Это не вернется?
Если бы я знал ответ на этот вопрос! Я сам себе его задавал десятки раз, и тут же отгонял панические мысли. Как же хорошо, когда можешь ходить!
— И фамилия у него Соломатин, а не Соломин, — окончательно опускает нас на грешную землю Марго.
— Это проблема, — соглашается Никита.
Мы выходим с ним на балкон покурить.
— Ты только на перила не облокачивайся, держись у стеночки, — предупреждает Никита, показывая на хлипкое заграждение. — А дядя тебя не признает, ежу понятно. На хрен ему делиться! Кто-нибудь еще может подтвердить, что ты это ты?
— В Москве?
— Ну а где же.
Я чешу затылок.
— Не знаю. Может, одноклассники.
— А ты их сам помнишь? Ты же говорил, что у тебя с памятью… — Никита крутит у виска растопыренными пальцами.
— С памятью беда, — соглашаюсь я. — Но когда я понял, что передо мной родной дядя Артур, я вспомнил, что у него был сын, мой двоюродный брат. В детстве мы ходили на речку, и он учил меня плавать.
— Это не вариант, сыночек с папашей заодно.
— Дядя ляпнул, что у него нет ни сына, ни жены, — припоминаю я оговорку дяди в квартире. — Выгнал, наверное, с него станет.
— А ты помнишь двоюродного брата?
— Немного. Он старше меня. Дядя его Вовчиком звал, а в школе его Пузаном дразнили. Не то чтобы он толстым был, а так, с жирком. А потом наши отцы рассорились, и мы перестали видеться.
— А чего они разбежались?
— Мама говорила, что дядя завидовал нам. Папа работал в банке на высокой должности, а дядя в Дмитрове телефонистом. — Я удивляюсь, что в памяти всплывают такие детали. Возвращение в родной город послужило звонком будильника для уснувшей памяти.
— Слушай, может, твой дядя и устроил аварию, чтобы прибрать ваши денежки! — восклицает Никита.
Я отщелкиваю сигарету. Окурок бьется о перила балкона и рассыпается на десяток огненных брызг, которые быстро гаснут. Я вспоминаю, как на совершенно ровной дороге огромный «камаз» виляет нам на встречу. Кто был за рулем? Память отказывается подчиняться. Я вижу лишь тяжелый бампер грузовика, который сокрушает нашу легковушку. А дальше яркое пятно кубика Рубика на снегу и вязкий туман.
— Мог дядя вас грохнуть? — не унимается Никита. — Ради таких денег многие пойдут на убийство.
— Тот еще ублюдок, — соглашаюсь я.
За разговором время летит быстро. После ударной дозы пива мои слабые ноги становятся ватными, а между веками надо ставить распорки, чтобы они не схлопнулись.
— Будете спать на диване. Он раскладывается вот так, — показывает Никита. — Внизу в выдвижном ящике одеяло и подушки.
Он зевает и выходит, а мою сонливость как рукой снимает. Мама дорогая! Я буду спать в одной постели с Мариной Андреевой! Это ли не чудо!
Я смотрю на ее узкие голубые джинсы и обтягивающую блузку. Взгляд прилипает к ее груди. Две дивных пампушечки под натянутой тканью распаляют мое воображение. Мне хочется уткнуться между ними носом, обхватить девушку руками и упиваться ее запахом. А потом мои руки проникнут под ее блузку, мы будем целоваться и …
Марина стягивает резинку с «конского хвоста» и распускает волосы.
— Ты о чем размечтался, Солома? — прищуривается она.
— Ни о чем. Я так.
— Да у тебя на лбу написано, чего ты хочешь!
Я заливаюсь румянцем и оборачиваюсь к зеркальному шкафу. Лоб, как лоб. И как девчонки могут читать по лицам?
— Будешь спать на краю. И помни про мой удар коленом, — предупреждает Марго.
Ночь. Мы лежим под натянутым одеялом. Между нами мог бы поместиться кто-нибудь худой, типа Киселя. Марго засыпает первой. Я слушаю ее ровное дыхание и потихоньку сокращаю расстояние. А вдруг и правда Кисель втиснется. Бррр!
Утром я просыпаюсь от грубого возгласа.
— Эй, малолетки, вам такси сегодня понадобится, или я сваливаю на смену? — Никита стоит спиной к нам, он отдернул штору и потягивается в солнечных лучах.
Мой нос щекочут волосы Марго. Как же близко я к ней продвинулся! Она стремглав запускает руку под подушку, проверяя деньги, и лишь потом сталкивает мою ладонь со своего бедра. Я в смущении откатываюсь. Вот это да! Я обнимал Марину во сне! По-настоящему!
Марго, прикрывшись скомканной одеждой, шлепает босыми ногами в ванную.
— Давно ты с ней? — дергает подбородком на закрывшуюся дверь Никита.
— Два года.
— Поздравляю, рано начал.
— Да ты что? Марго не такая! — я врубаюсь в смысл его похабной улыбочки. — Мы друзья.
— Я бы тоже с ней подружился, — лыбится Никита.
«Обойдешься»! — злюсь я, натягивая штаны.
Пока мы складываем диван, возвращается Марго. На ее озабоченном лице читается какой-то план. Она огорошивает вопросом:
— Сколько водки надо выжрать, чтобы коньки отбросить?