Параллель
Шрифт:
Они вышли из кафе молча. На прощание сказали только «до свидания». Это «до свидания» прозвучало как «прощай» на холодном ветру и унеслось тот час же. Алексей наверняка знал, что больше никогда не сможет позвонить Рите и общаться с ней легко, как прежде.
Дома он думал о том же. Они пытаются строить свою жизнь, анализируя окружающий мир, осмысливая его законы, приспосабливаясь к нему, – никто из них не совершает никаких решительных действий. Работа превращается в набор рутинных алгоритмов. Поход в тренажерный зал воспринимается как подвиг. А вот Бандит – без всякого осмысления –
Алексей на такое не способен. Он жалуется на пустоту мира и барахтается в вакууме. «Важно не то, что мы знаем о мире, важно то, что мы о нем понимаем». Цитата? Чья это цитата? Что мы вообще понимаем? Что мы не главные? Что мы не выбираем эту жизнь? Что обречены жить? Что жизнь – насилие над нами? Что мы вынуждены подчиняться ее законам и рожать детей, чтобы эти дети тоже мучились, болели и умерли? О, нет…
Как вовремя, как кстати он выстрелил в потолок! Как правильно назвал все своими именами – инстинкты, страх смерти, жажда размножения, бегство от одиночества. Только это и подталкивало Алексей к Рите. И, возможно, ее к нему. И как хорошо, что она не успела ответить! Подвыпивший грязный уголовник стал казаться Алексею едва ли не пророком. Всю неделю снился в золотом сиянии. В том самом сиянии, которое озарило Алексея мыслью сделать Рите предложение.
Рита тоже не звонила. Это лишний раз подтверждало, что они восприняли все одинаково, как воспринимали всегда – без расхождений в трактовке знаков, символов и образов.
Не получалось погружаться даже в работу, работа уже не была способна занять его мысли. Светочка сказала, что видела Риту с каким-то парнем на лексусе. Сказала и посмотрела Алексея – не отразит ли его лицо злости, досады или явного страдания.
Людям хочется эмоций. Если не чувствовать самим, то хотя бы наблюдать в других, ярко, выпукло, в 3D-графике. А лицо Алексея бледно и спокойно. Даже рука не беспокоит, уже можно водить машину.
Мысли текут в обратную сторону. Ведь он делал Рите предложение… Это потом он лишил его смысла, но он хозяин своих слов, это его предложение, он имел право с ним так поступить. А Рита не имела права отнестись к его словам несерьезно.
Ни звонка от нее, ни строчки смс. Конечно, и он не звонит. Но ситуация все равно зыбкая. Похоже, что случилась та самая катастрофа, которой оба так боялись, с шумом, взрывом и дымом. Или она упала и сломала ногу, а он не ухаживает, не помогает, не интересуется. Он рад, что она его не беспокоит.
Алексей чувствует, что должен позвонить ей, и в то же время, что это совершенно невозможно, выше его сил. И если бы она сама позвонила, он принял бы это как очередное насилие реальности над собой, но Рита не вынуждает его к разговору, Рита молчит.
И вдруг вечером Алексей увидел ее у кассы супермаркета. Рита оплачивала покупки.
– Как ваши дела? – спросил ни о чем.
Она пожала плечами.
Берет был другого цвета – не голубой, а коричневый, и такой же длинный шарф, и прежний плащ, и дождь.
– Как вечерние пианисты?
– Музицируют.
– Я могу объяснить, Рита! – сказал вдруг Алексей. – Только в машину сядьте.
– Не нужно объяснять!
На ее лице отразился испуг. И этот испуг разодрал Алексея неприятным ощущением – словно он теряет то, чего не имел материально, но имел в какой-то другой плоскости, на другом уровне. Глубина снова предательски вытолкнула на поверхность – дыши, живи, радуйся. А Алексей хочет тонуть, задыхаться, корчиться в судорогах объяснений.
– Сядьте в машину, прошу вас.
Рита села и опустила взгляд на пакет с покупками.
– Я все помню, Рита, – сказал Алексей. – Я ничего не забыл. Я помню, что делал вам предложение. А потом сбежал от вас.
– Оставьте это.
– Тогда я думал, что есть мир, враждебный мир, как вы говорите, и есть параллели – моя личная жизнь или ваша, которую можно оградить от внешнего. И если мы будем вместе – это будет общая параллельная линия, более жизнестойкая, более уверенная. И вместе мы создадим свой мир, пусть с ограничениями, оговорками, но настоящий – наполненный книгами, фильмами, общением, доверием, светом, теплом, взаимопониманием, любовью, потому что я люблю вас. Но вот вдруг, внезапно, в какой-то момент, просто за ужином, враждебный мир материализовался в какого-то урода, и все параллельные прямые вдруг пересеклись – не осталось никакого «нашего» мира, он рухнул от первого же столкновения с внешним. И я не смог защитить вас от этого. Да что вас? Я и себя не смог защитить. Тогда зачем я вам нужен?
Рита покачала головой.
– Вы странные вещи говорите. Представьте, что все тогда в зале… бросились бы защищать друг друга, стрелять, топтать или душить того хулигана, обливать его супом, помоями, ломать ему кости. Так вы хотите?
– Вы все доводите до абсурда!
– Потому что все это абсурдно. Враждебный мир тем и силен, что он абсурден, и действовать в нем нужно по его законом – нагло и абсурдно. А теперь представьте, что не я женщина, а вы женщина, и это я должна была вас защищать – бросаться на того алкоголика и рвать его зубами.
– Что вы говорите?
– Не можете себе такого представить? Потому что вы наделили меня качествами самки, которая должна сидеть смирно и просто выбирать сильнейшего самца – для защиты логова, выведения потомства, получения безотказного оргазма. Это с такой самкой вы планировали создать мир тепла и взаимопонимания? Но я не такая самка. Эти перспективы меня не интересуют. Я такую же вину чувствую за то, что не смогла защитить вас тогда. Но жалеть вас не буду. Вы сами себя жалеете – для этого вам посторонние не нужны, как опытному онанисту.