Параметры риска
Шрифт:
Я сильно наваливаюсь на румпель и с удовлетворением чувствую, что плот слушается руля: круто развернувшись, он быстро скользит вбок. У меня есть еще несколько секунд. Теперь пора! Я выравниваю плот, ставлю его кормой к волне. С ревом гребень обрушивается в пяти метрах левее.
Можно продолжать «обед». Я запрокидываю голову и, кося глазом на море, сосу сгущенку. И тут вижу такую волну… Внимание — я быстро сую банку в карман.
Она еще пока голая, «наша» волна. Но ветер уже нагоняет ей гребень, взбивает холку, и именно в этот момент нас подводит под ее основание. Отвести плот в сторону не успеваю — волна растянулась на добрых 80 метров.
— Берегись! — кричу я, чтобы Женька и Сергей успели приготовиться к удару. А сам упираюсь плечом в румпель, хватаюсь руками за кормовые трубы. Если этого не сделать, может порвать канат автопилота и даже сломать руль. В данном случае я сыграю роль амортизатора.
Вершина волны рядом. Я закрываю глаза. Корму дергает вверх. Вдавливается в плечо румпель. До боли вытягивает руки.
Схлынуло! Словно потягивающийся кот, волна скидывает плот со своего хребта.
Я перевожу дух. Сквозь дыры карманов штормовки хлещет вода. Сапоги также полнехоньки. Вот теперь будет по-настоящему холодно… Ветер пробивает двойной брезент штормовки, добирается до мокрого тела. Меня начинает сотрясать дрожь.
Я энергично двигаю плечами, шевелю пальцами ног. Минут через 10 согреваюсь и с удивлением обнаруживаю, что капюшон и плечи уже высохли. Вот это ветер!
Когда плот вскидывает на очередную волну, далеко вижу то, что принято называть девятым валом. Ого… Я инстинктивно бросаю взгляд в сторону восьмилитровой канистры, гигантским поплавком прыгающей в 30 метрах за кормой. К ней тянется толстый шнур, привязанный для предосторожности на случай, если кого-то смоет за борт. Ведь вернуться назад, а тем более догнать плот вплавь при таком ветре невозможно. Одна надежда — уцепиться за страховочный фал, тянущийся за плотом.
Волна подошла совсем близко. Господи, какая она огромная! Такой, пожалуй, еще не было: нависла, словно Исаакиевский собор.
— Береги-и-ись! — кричу я и вместе с плотом буквально погружаюсь в воду. Рвануло так, аж хрустнули суставы.
Но вот плот выталкивает на поверхность. Удар был сильнейший. Я быстро осматриваюсь. Сергея протащило до мачты. Женька, понося последними словами море, выпутывается, отплевываясь, из полиэтилена. Тут все нормально. Перевожу взгляд на вещи. По правому борту не хватает одного рюкзака и трех канистр с крупами.
Остальное — не в счет, так, мелочи! Пронесло на этот раз…
Потом таких волн было много. Я уже устал бояться их. Я уже устал восхищаться ими. Чувства притупились. Через каждые 80 минут заступал на вахту, сменяя Женьку. Я ворочал рулем, кричал: "Берегись!" Я почти без перерыва пил вязкое сгущенное молоко.
А потом лежал в ворохе полиэтилена и сжимался в ожидании удара каждый раз, когда очередной гребень проходил мимо. В ответ на крик вахтенного — "Держись!" — я привычно цеплялся за металлическую сетку настила. Ловил и привязывал негнущимися пальцами сорванные вещи. Короче, делал все, что нужно было делать. А может, немного больше…
К ночи шторм пошел на убыль. И хотя ветер все так же противно завывал в мачтовых растяжках, волны заметно сгладили свои очертания.
— Мелюзга пошла, — пренебрежительно оценил их Матвеев. — Детский сад: 7–8 метров. Говорить не о чем!
— А ведь, кажется, проскочили, мужики… — серьезно сказал Сергей. — Какой разговор! Считайте, это море уже сделано. Если в ближайшие два дня мы не будем гулять по набережным Баку, я съем собственную шляпу…
К сожалению, мы ошибались и на этот раз.
Море — «живой» противник. Никогда не знаешь, что оно выкинет в следующий момент. К чему готовиться? К изматывающему штилю или урагану? Можно пройти огромный маршрут легко, в курортном режиме, с шутками, загаром и хроническим ничегонеделанием. И тот же маршрут в то же самое время может стоить огромных усилий и жертв.
Можно, как это однажды случилось с нами, под полными парусами идти по курсу, радостно подсчитывая пройденные километры, и через сутки убедиться, что вернулись на 20 километров назад. А откуда взялось это, не обозначенное на карте течение такой силы и куда оно потом делось, можно только гадать до конца своих дней.
Конечно, любить или не любить море — личное дело каждого. Но с ним нельзя не считаться. Благодушие море карает самым жестоким образом.
Случалось, суда благополучно обходили вокруг света, намотав на винты десятки тысяч миль, и гибли в нескольких сотнях метров от родного пирса на глазах оцепеневших от ужаса встречающих. Мы, к сожалению, забыли об этой истине, уверовав в собственную неуязвимость. Мы решили, что самое страшное осталось позади.
…17 часов 15 минут по судовому времени. Я добиваю свою очередную сорокаминутку. Осталось минут десять, не больше. Часов у меня нет по причине "мокрой специфики работы рулевого". Все водобоящиеся предметы я сдал перед заступлением на вахту. За моим временем следит Сергей Кромаренко.
Удивительно, что за столь короткое время мы привыкли к происходящему. И ветер, и волны, и даже страх стали для нас нормой. Мы притерпелись к ним, как дома — к прохудившемуся крану. Конечно, неприятно, но жить можно. Когда не имеешь возможности что-либо изменить — ведь не прикажешь стихии: "Ну-ка, прекратить безобразие!" Остается одно — приспосабливаться.
Мы научились удобнее сидеть на вахте, экономнее расходовать силы, работая рулем, увертываться от onacных гребней. Произошел своеобразный естественный отбор. Вредные и ненужные в данный момент привычки отсеялись, заменились вновь выработанными, необходимыми в данной ситуации.
— Смена! — коротко оповещает Сергей. В то же мое время на корму с ревом обрушивается очередная волна, по ногам упруго хлещет холодом.
— Береги-и-ись! — каким-то не своим, сорванным голосом вопит Женька. Рев достигает высшей точки, глушит все звуки вокруг.
Я физически ощущаю до предела распахнувшуюся! над собой пасть волны. Я распластываюсь на полиэтилене, продавливаю его ногтями, пытаясь углубить фаланги пальцев внутрь металлических ячеек настила. Мне необходимо зацепиться!