Паранойя. Почему я
Шрифт:
– И буду! И даже не сомневайся, акции твои продам Назарчукам! Ты мне за все ответишь, свинья! – орет она в ответ. Я же, сам не понимаю, как кидаюсь к ней. Она визжит, меня кто-то перехватывает, но я настолько не в себе от ярости, что уже не соображаю, что творю.
– Только попробуй, сука, хоть что-то с ними сделать, и я тебе клянусь, ты и вся твоя семейка без штанов у меня останетесь. И сына моего в ближайшие десять лет будешь на фотографии только видеть, поняла?!
– Да чтоб ты сдох, скотина! – захлебнувшись слезами, выплевывает Ларка и, оттолкнув мать, убегает. Теща
– Да отвяжитесь вы! – рыкнув на них, отмахиваюсь и быстрым шагом иду в кабинет.
Падаю без сил на диван и, закрыв глаза, лежу так какое-то время. Внутри клокочет: злость, обида какая-то, занозой сидевшая во мне столько лет, да куча всего… Но потом как-то разом стихает, и я чувствую дикую усталость, и опустошение. Думать, насколько все неправильно и что дальше будет, совершенно не хочется.
Не знаю, сколько бы я так сидел, но тут раздается робкий стук в дверь.
– Пап, можно?
– Заходи, дочунь, – отзываюсь с тяжелым вздохом. Олька тихонько проскальзывает в кабинет и, недолго думая, устраивается рядом со мной. Обняв за пояс, кладет голову мне на грудь. Целую ее в макушку, прижав к себе, чтобы не свалилась с дивана, и чувствую, как потихонечку начинает отпускать.
– Пап, зачем ты так с мамой? – спустя какое-то время спрашивает дочь осторожно. Она с детства так делает: когда мы с Ларкой ругаемся, приходит, разговаривает с каждым по-отдельности, а после пытается помирить. И я всегда ради неё, ради её маленького, счастливого мирка, уступал и делал все, чтобы Ларка долго не держала зла, даже если и не был виноват по сути. Но сейчас настолько она меня выбесила, что даже ради детей нет никакого желания с ней контактировать. Возможно, надо успокоится, но пока даже слышать о ней не хочу.
– Дочунь, мы с матерью сами разберемся. Закрыли тему.
Дочь разочарованно поджимает губы.
– Не дуйся, мышонок. Лучше иди, скажи ей, что я сейчас сам уеду, пусть не дергается. И потом попроси Егоровну собрать мне чемодан, я послезавтра улетаю, пусть завтра с водителем пришлет, – поднявшись с дивана, прошу ее и начинаю собирать необходимые документы.
– Ты надолго?
– Дней на пять – семь.
– Я буду скучать, удачи в делах, и не переживай, ладно, – поцеловав меня в щеку, ласково сжимает она мою руку в неловкой попытке поддержать, и это, конечно же, не оставляет равнодушным. В горле застревает ком, притягиваю дочь к себе, обнимаю крепко, четко осознавая: что бы мы с Ларкой друг другу ни наговорили в порыве гнева, мы никогда не переступим ту черту, за которой наши дети будут вынуждены разрываться между нами, как между двух огней.
Через два дня эмоции утихли. Пришлось признать, что в очередной раз перегнул палку. Не стоило устраивать такой цирк. Кровь – не вода. Все мы, так или иначе, зависим друг от друга. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. И хотя этим дармоедам – моим родственничкам полезно иногда встряхнуться, все же сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений.
Но что уж теперь?
С такими мыслями обвожу сонным взглядом, творящийся
А вот же… заскочил на свою голову, чтоб время потом не тратить, в соседние медвежьи углы, и конечно же, каким-то чудесным образом набились попутчики, причем такие, что не откажешь. Мне в принципе и не жалко, пусть летят, все равно без Настьки скучно, но как-то так повелось, что если летишь компанией в бизнес – джете, то тяжелая пьянка с элементами цыганщины и бл*дства обеспечена. И ладно бы, нажрались да заснули, так нет же, все это сопровождается невыносимым воем на все лады под караоке, плясками до упаду, и, конечно же, похабенью.
Стандартных объектов паскудного вожделения два – стюардессы и секретутки. Только, если девки из команды вышколены и умело отбиваются, то пьяных дур второй древнейшей регулярно еб*т. Опять же, хрен бы с ними со всеми. Я и сам часто бывал среди этого зверинца. Но то ли старею, то ли, правда, любовь. Хочется просто отоспаться перед встречей с моей девочкой, поэтому выставляю охрану возле первого салона, чтобы парочки не ломились прелюбодействовать в носовой туалет.
Правда, все равно выспаться не удаётся. В Москву прилетаю злой, как черт и сразу же еду сначала на встречу с правительственными говножуями, а после – за моей Настькой.
По дороге покупаю ей цветы, с удивлением осознав, что ещё ни разу ничего не дарил. Честно говоря, я вообще забыл, когда бабам делал подарки. Ну, так чтоб от души, а не на отвяжись. А тут вдруг настолько захотелось, что сам бродил растерянным додиком по цветочному магазину, не зная, что моей Сластенке может понравится.
От консультанши, как оказалось, толку тоже ноль: стоило ей только услышать «художница», как она начала грузить меня стереотипной дичью про ромашки, одуванчики и какую-то экзотическую по*боту типа плюмерий, стрелиций, альстромерий…
В итоге: из магазина вышел с букетом нежно-розовых роз в оформлении эвкалипта с повеселившим меня названием «Серебристый доллар».
Банально? Да и похер. Главное, что красиво и подходит моей Сластенке.
Подъехав к сталинке Настькиной бабки в Лефортово, выхожу из машины, и тут же из подъезда вылетает моя девочка с чемоданом наперевес. Даю охране знак, чтоб забрали багаж, а сам подхватываю эту светящуюся от счастья егозу. Наверное, со стороны кажусь тем ещё придурком: с букетом цветов, в дорогущем костюме и пальто, кружа молоденькую девчонку в кислотно-розовой крутке и рваных джинсах. Но мне плевать.
Сжимаю её в объятиях с такой силой, что она судорожно втягивает воздух, я же вдыхаю цветочный аромат её волос и едва сдерживаю горячую дрожь.
Хочу её. До ломоты хочу.
– Серёж, ты меня раздавишь, – шепчет она, нежно коснувшись губами моей щеки.
– Соскучился по тебе, маленькая, – сжав её напоследок ещё сильнее, позволяю соскользнуть на землю. Настька с улыбкой целует меня в кончик носа и, отстранившись, замечает, наконец, букет.
– Это мне? – ахает она восторженно и сложив ручки домиком прикрывает рот, словно не верит.