Паранойя. Почему я

Раевская Полина

– Ты просто не понимаешь, что такое жизнь в советское время, когда все жили с оглядкой на то, что люди скажут. Это сейчас на каждый пук полно всяких психологов – х*елогов, и то бабы терпят всякое! А тогда люди вообще темные были: всего боялись, а порой, даже и не знали, что можно как-то иначе. Мамка у меня тоже мало, что в жизни видела и знала, но любила нас с Зойкой так, что несмотря на побои, во взрослый мир мы вышли с гранитной уверенностью в себе, своих силах и в том, что у нас за спиной железобетонная поддержка и опора. Думаю, это самое важное,

что каждый родитель должен подарить своему ребенку.

– Тогда ты на все сто справился с задачей. Олькина уверенность в себе иногда не знает границ, – подкалывает меня Настька.

– Я что-то не понял, Анастасия Андреевна, это вы сейчас так тактичненько раскритиковали мою дочь?

– Упаси Господь, Сергей Эльдарович. Вашей дочерью я только искренне восхищаюсь, – открещивается она поспешно и, тяжело вздохнув, отводит взгляд.

– Что такое? – сразу же улавливаю перемену ее настроения.

Настька качает головой, но потом все же признается.

– Не знаю, как быть с ней. Хотела отстраниться под надуманной ссорой, но… не получилось, не хватило смелости. Теперь чувствую себя мразью какой-то. Не хочу за ее спиной вот так…

– А как хочешь? Правду рассказать? – мгновенно напрягшись, пытаюсь понять ее логику.

– В том и дело, не знаю, как лучше поступить. Понимаю, что спрашивать у тебя совета – смешно, но мне больше не у кого. Да и кто, если не ты учтет все интересы?

Что ж, справедливо. Заварил кашу – расхлебывай. Вот только тут, как ни поступи, все равно будет плохо, причём всем. Самое верное – не обострять раньше времени.

– Насть, я понимаю, ситуация некрасивая. Мне, так же, как и тебе, все это не по душе, – пытаюсь донести до неё свою позицию. – Олька – самое дорогое, что есть в моей жизни. Как отец, я, конечно же, не хочу, чтобы она почувствовала себя обманутой, преданной и посмотрела на меня однажды с отвращением, НО! Дело не только в этом. Я не пытаюсь за твой счет хорошо устроиться, просто не вижу смысла накалять сейчас обстановку. Через полгода вы разъедетесь, поступите в университеты, и тогда без лишних нервов, и шума эта дружба сойдет на «нет». Так зачем создавать проблемы, которые можно избежать? Чего ради, Насть? Тебе станет легче, если ты обрушишь нам на голову всю нашу жизнь?

– Не станет, – устало признает она мою правоту и, втянув с шумом воздух, добавляет. – Но и так тоже невыносимо.

– Понимаю. Но потерпи эти несколько месяцев. Обещаю, к лету все изменится.

Настька хмыкает и нехотя соглашается:

– Надеюсь, так и будет.

– Не сомневайся. А теперь давай уже, наконец, доедим и пойдём. Закажи себе что-то другое, – резюмирую, дивясь, как мы с десерта перескочили на такие серьёзные темы.

– Ой, это ещё на полчаса затянется, – отмахивается Настька.

– Ну, давай тогда махнемся, мой вроде должен быть без орехов, – предлагаю, пододвигая к ней нетронутый десерт.

– Но я в своем уже поковырялась ложкой, – предупреждает она.

– И?

– Негигиенично как-то…

– Правда

что ли? – не могу не сыронизировать. – А когда я вас вылизывал, Анастасия Андревна, нормально было? – уточняю доверительным шепотом, отчего она, конечно же, краснеет, но взгляд не отводит.

– «Нормально» – это не совсем то слово, Сергей Эльдарович, – шелестит в ответ.

– А какое тогда то? – подавшись слегка к ней, ласкаю взглядом её губы. Настька, соблазнительно прикусив их, тоже перегибается через стол, и чувственно выдыхает мне на ухо:

– Ох*енно.

От ее горячего дыхания, сладкого аромата и этого грязного шепота, кровь моментально вскипает.

– Ты в курсе, что за такие словечки хорошим девочкам моют рот с мылом? – повернув к ней лицо, интересуюсь насмешливо, почти касаясь губами ее губ.

Несколько долгих секунд смотрим друг другу в глаза. Сам не замечаю, как провожу по ее нижней губе большим пальцем, который она коротко целует, а после, приблизившись вплотную, обводит языком контур моих губ и дразняще прикусив, мурчит:

– Мой рот в вашем полном распоряжении, Сергей Эльдарович.

Естественно, от такой заявочки у меня тут же встал.

Моментально, бл*дь, по стойке смирно.

Эта же паскуда, все поняв, с довольной улыбкой отстраняется и, поменяв наши креманки, снимает ложкой крем. А после, стреляя смеющимися глазками, облизывает ее своими влажными, бл*дскими губищам с таким вкусом, что я просто стервенею от нахлынувшей жаркой волной похоти.

– Ты нарываешься, Сластен, – предупреждаю хрипло. Но ей хоть бы хны. Продолжает своё порно – шоу в мою честь. А я, как завороженный, смотрю. Нет. Жадно жру каждое движение ее языка, откинувшись на спинку дивана.

– Да? И на что же? На газосварщика? – игриво уточняет меж тем Настька и, медленно скользя языком по ложке, довольно жмурится.

Несмотря на то, что ей не хватает раскованности, чтобы поминутно не краснеть, все равно то, как она посасывает, облизывает и просто обхватывает своими сочными губами ложку, выглядит охренительно настолько, что я едва сижу на месте.

–На неотесанного чурбана, – парирую с плотоядным смешком и демонстративно, расставив ноги, поправляю член, а после для полноты эффекта несколько раз провожу по нему, не отрывая пристального взгляда от ее лица.

У Настьки округляются глаза, и на мгновение она зависает с приоткрытым ртом.

Да, пирожечек, мне глубо похер, где мы и сколько вокруг народу. Учитывай это, когда начинаешь свои игры.

– И что это должно означать? – поняв мой посыл, прочищает она горло и, напустив на себя невозмутимый вид, поспешно проводит салфеткой по губам, стирая с них остатки крема. Жаль, было красиво.

– Это означает, что еще чуть-чуть, сладкая, и так же старательно ты будешь сосать мой член в ближайшем туалете, – обещаю тихо, представляя её на коленях с размазанной под глазами тушью и опухшими, растраханными до кровавой красноты губами. – Отсосешь мне, Настюш?