Паранойя. Почему я?
Шрифт:
– Зато мне есть что. Ты ведёшь себя странно, Насть, и меня это злит…
– Ну, извини…
– Да помолчи ты! Ты что, вообще не понимаешь, что я волнуюсь. За тебя волнуюсь, Вознесенская!
– Не надо за меня волноваться. У меня все в порядке.
– Неужели? Ты это маме своей будешь рассказывать, а мне не надо. Я тебя насквозь вижу. И, да, переживаю. Потому что ты – мой близкий человек, и я не собираюсь делать вид, что это не так! – она замолкает, втягивает с шумом воздух, будто перед прыжком в воду, а я прикусываю губу, чтобы не разреветься,
– Не надо, Оль, ты меня не обидела, ничего такого, – тараторю, не в силах слушать её извинения. Совесть не позволяет. Но Олька тут же перебивает меня.
– Не ври, ради бога. У меня двести шестнадцать писем от тебя. Уж, поверь, я знаю, что тебя обижает, а что нет. И еще знаю, что ты никогда не стала бы себя так вести, если бы все было в порядке, и ты чего-то не стыдилась.
Олька красноречиво кивает на засосы, а у меня в горле пересыхает, и ноги подкашиваются. Вскидываю испуганный взгляд, в ответ же получаю всёпонимающую, грустную улыбку, от которой в груди начинает нестерпимо жечь.
– Это не то, что… – бормочу, понимая, насколько это жалко звучит.
– Да брось. Как будто я не знаю, как ты по своему женатику все это время убивалась, – отмахивается Олька и, тяжело вздохнув, признается. – Честно, Настюх, это, конечно, зашквар.
Я усмехаюсь сквозь слезы и не видя смысла отнекиваться, резюмирую:
– Ну, теперь ты знаешь, что я не только подруга херовая, но и в целом человек – говно.
Прохода снова тяжело вздыхает.
– Дура ты, Вознесенская! – притягивает она меня к себе, и крепко обняв, шепчет. – Неужели думаешь, что осуждать стану?
Мотаю головой и, уткнувшись ей в шею, захожусь в слезах. Ее безоговорочная поддержка и понимание рвут меня на ошметки. Всё во мне кричит: «Скажи, не будь конченной мразью!» Но я только сильнее начинаю реветь, зная, что не хватит у меня смелости. Ни на что не хватит.
Господи, ну почему именно я должна была оказаться перед таким выбором? Почему, почему, почему?
– Шш, – пытается успокоить меня Олька, даже не подозревая, что убивает своим участием. – Я с тобой. Всегда с тобой, Сластёнчик, что бы ни случилось! И никакое ты у меня не «говно». У говна совести нет, а у тебя есть, иначе бы не переживала так.
Она ещё много всего говорит, а я продолжаю реветь до икоты и разрывающей боли в висках, оплакивая нашу дружбу. В какой – то момент даже проскальзывает мысль: а, может, к черту Долгова? Разве он этого стоит?
Но тут же становится смешно. Как будто, если сделаю вид, что ничего не было, перестану быть сукой, переспавшей с отцом подруги.
– Проревелась? – спрашивает Олька спустя какое-то время. Не знаю, когда мы с ней сели на лавку, но очень вовремя: ноги меня совсем не держат.
Кивнув, кладу голову Проходе на плечо и прикрываю опухшие от слез глаза, не имея ни малейшего представления, как теперь быть.
Похоже, поторопилась я осуждать
– Слушай, Настюх, хорош уже себя гнобить, – продолжает меж тем Прохода. – Отношения с женатиком – это, конечно, полное дерьмо, но мы не выбираем, кого любить.
– Не выбираем… – соглашаюсь с невеселой усмешкой, – но как поступить с этой любовью решать нам.
– Это да. Но, если уж выбор сделан, то чего ради мучиться-то? Жизнь одна и прожить ее следует счастливо, – наставляет Олька строго, как по учебнику, цитируя отца. – Надо уважать свое решение и выжимать из него максимум, иначе какой тогда смысл?
Сглотнув вновь подступивший ком слез, пожимаю плечами.
– Ну, вот и все. Давай, короче, выше нос. Как там в песне:
«Я ждала тебя, так ждала.
Ты был мечтою моей хрустальною.
Угнала тебя, угнала,
Ну и что же тут криминального?» – она так комично копирует Аллегрову, что, несмотря на абсурдность ситуации, не могу сдержать смех.
– Прекрати, – закрыв покрасневшее лицо, умоляю, когда она входит в образ и начинает петь куплет.
– О, а поехали вечером в караоке? Попоем какую-нибудь старперскую байду, заодно и великое событие отметим, – осеняет ее, когда она вспоминает, что у Аллегровой есть еще «Гуляй шальная императрица».
– Какое еще событие?
– Какое –какое?! – закатывает она глаза и подмигнув, толкает меня в бок. – Нормально хоть прошло?
Я краснею. Становится так не по себе, что хочется сквозь землю провалиться.
– Нормально, но обсуждать не будем, – открещиваюсь, как можно скорее, и тут же меняю тему, вспомнив, с чего все началось. – Кстати, что имела в виду Шумила, когда про Гайку с Сеней говорила?
– А-а это… Да слушай ее больше, ничего там не было. Он распустил сопли на вчерашней тусне и укурился, Гайка решила его утешить, но до траха не дошло, он ее послал, а потом и я ей пару ласковых сказала.
– Понятно, – вздыхаю тяжело. Чувство вины давит все сильнее и сильнее. Пожалуй, Сережа прав, не стоит впутывать Илью в наш дурдом. Хотя бы с ним нужно быть честной.
– Что делать собираешься? Он на тебя запал конкретно, – будто читая мои мысли, спрашивает Олька.
– А что тут сделаешь? Скажу, как есть, попрошу остаться друзьями.
– Ну, и правильно. Ильюха хороший пацан, не надо его водить за нос. Жаль все-таки, что у вас не сложилось. Красивой были бы парой. Твой старпер-то хоть симпатичный?
К счастью, от необходимости отвечать спасает Шумилина.
– Эй, курочки, долго еще трындеть собираетесь, скоро уже урок закончится! – напоминает она, и мы, спохватившись, бежим в зал.
Глава 3
«Края бездны сомкнулись, дышать нечем. Стоишь на дне и понимаешь – слишком поздно.»
К. Макколоу «Поющие в терновнике»