Парашютист
Шрифт:
– Извини, что в позднее время, - Смерть потупила взгляд, - я не надолго.
– Заходите, - Лацис, как запрограммированный, повел Смерть в комнату. Может, чайку?
– Да, пожалуй, не откажусь, - Смерть, поправив галстук, уселась на край стула, - мне без сахара.
– Валя, чаю! Может, поужинаете?
– Спасибо, сыта, - Смерть с любопытством оглядела комнату и отхлебнула из принесенного чайного бокала.
– Я, собственно, вот по какому вопросу, Лацис.
– Вам известна моя фамилия?
– Ну еще бы, с информацией у меня дело
– Да не щипай себя, Эдвардас, не сон это... Нелепо-то как получилось, черт...
– Чего нелепо?
– пролепетал парашютист.
– Понимаешь, Лацис, - сказала Смерть, - я спасла тебе жизнь.
Лацис засуетился, заметался и начал, спохватившись, произносить какие-то слова благодарности, путаясь в деепричастных оборотах и падежах.
– Я сейчас за коньячком слетаю, - как-то неуверенно закончил он.
– Да не стоит, я ненадолго, да и не пью, бывает, конечно, но это так, в минуты слабости. Я хочу, чтобы ты понял, Лацис, что выжил по ошибке... нахаляву. Черт, затмение какое-то с этим парашютом... время - секунды. Я толком даже сообразить не успела, что к чему. Как-то на автомате твое желание и выполнила. Ей-богу, первый раз в моей практике такой конфуз. Парашютистов в твоей ситуации у меня было много, обычно либо матерились, либо там жену просили поцеловать, а так, чтоб запасной парашют попросить... бред какой-то... ну я и сдуру... И ведь раскрылся, черт его возьми!...
– Да-да, спасибо, спасибо, - Лацис проснулся окончательно.
– Я понимаю, у вас свой долг, своя работа, но уж если так получилось... Спасибо огромное, я вам обязан, не знаю, подскажите, как отблагодарить... может, я за коньячком все-таки?
– Нет. Хотя... Нет-нет. Обязан, говоришь?
– Да-да.
– Вот это уже, Лацис, похоже на разговор по существу. Понимаешь, есть правила...
и ты у меня как бы уже записан... но раз сама виновата... ну тогда год, от силы полтора...
– Что полтора?
– Год-полтора поживи и давай сам по-честному туда.
– Куда?
– Куда-куда. Туда. Откуда утром тебя вытащила сегодня. Дура рассеянная, черт, с этим парашютом. Лацис понял, в чем дело, побледнел, помолчал немного.
– Ну мне же... мне же только 35.
– Ну и что, 35? Хороший возраст, не ребенок, можно сказать, трагический возраст, в 20 преставился бы - неинтересно, ясно - конец... по глупости, в 60 -как-то само собой разумеется - рядовой случай, а в 35- это... Эх, недооцениваешь ты своего возраста, Лацис. В этом возрасте, понимаешь, наступает какая-то умная, осознанная смерть. Ну там, помнят долго. Друзья уважают. Недооцениваешь ты, Лацис, своего возраста. Кондуков с тобой прыгал?
– Нет, он вообще был из другого гарнизона.
– Вот видишь, из другого гарнизона, а знаешь, помнишь Кондукова, потому что Артем Кондуков в 34 навернулся, а не в 75. Молодец Кондуков, послал меня к едреной матери в роковые секунды и шарах об
– На что я вам дался, - разволновался Эдвардас, - я жизнь люблю... Я жену люблю... Зачем? Ну есть же люди... Сами умереть хотят. Вон, на войне скольких косит... Мало вам? А я... я сейчас английский учу.
– Ну и что? Я тоже учу.
– В загрантурне собираюсь поехать...
– Ну и что? Езжай в турне. Одно другому не мешает.
– Я вам обязан, понимаю... Я очень прошу вас, раз уж вы меня спасли, будьте до конца благородны, дайте мне дожить, дайте мне умереть естественной смертью.
Смерть ухмыльнулась.
– А я бога молить за вас буду. Ни одного дурного поступка не совершу... обещаю.
– Ладно, Лацис, ты не в монастыре, а я тебе не поп. "Бога молить", "ни одного проступка". Сказал бы "убью двоих вместо себя", я бы еще подумала, а он "Бога молить", тоже мне помощничек. А? Как насчет двоих?... Одного?
Лацис опять побледнел, покрутил головой отрицательно.
– Вон ты как, а то ведь смотри и суток не дам. Завтра же окочуришься. Ну, считаю до трех! Раз! Два! Два с половиной! Отказываешься?
Лацис молчал.
– Три! Лопнуло мое терпение. Теперь берегись, прибалт неблагодарный, Смерть быстро двинулась в прихожую, надела шляпу и пальто.
– Надо же, два года ему пожить предлагала. Пока! Да, кстати, когда в следующий раз прыгать будешь?
– Никогда. Я увольняюсь.
– Ах, вот оно что, увольняется... Увольняйся, увольняйся. Умник. Давай, давай, на земле, брат, смерть подстерегает ничуть не меньше, чем в воздухе, и уж вовсе не такая почетная, поверь... Один такой упертый у меня в ванной захлебнулся после выпивки, вместо того, чтобы героем в танке сгореть! Да, кстати, парашют мой у Горбунова забери. Вернешь. Вещь, все-таки.
– Да-да, конечно. Куда принести?
– Я позвоню. Встречку назначим... Я подумаю. Спокойной ночи! Засеки время. И суток не дам, понял? Привет жене, привет команде. Не прощаюсь. Пока.
Смерть ушла, хлопнув дверью.
А Лацис, впервые в жизни заперев дверь на все три замка, повалился на диван и заснул сразу же.
– Это кто вчера к тебе приходил?
– поутру спросила Валентина.
– Да так, знакомый, - простонал Эдвардас, понимая, что и на этот раз дело происходило не во сне.
– Элегантный такой, вежливый.
– Да-да, вежливый.
– Ванную принимать будешь?
– Нет. Ни в коем случае.
И Эдвардас, вспомнив про парашют, позвонил Горбунову, который пообещал принести его через полчасика.
Лацис решил не вводить Горбунова в курс проблемы, зная безрассудную самоотверженность своего друга во время опасности. Он просто забрал парашют и сообщил о твердом решении увольняться. Горбунов долго сидел, обхватив руками голову.
– Нервы, говоришь, пошатнулись?