Парашютисты
Шрифт:
Другому лететь на восток. На фюзеляже не нарисован красный крест, но машина перевозит раненых. Все будет идти как по расписанию: несколько часов полета, посадка на энском аэродроме. Тишина госпитальных палат, зоркий глаз докторов…
Два самолета. Большой и маленький. По одной взлетной полосе почти одновременно они подымутся в воздух. По земле будут бежать в одном направлении, словно уходя на общее задание. Потом развернутся, каждый ляжет на свой курс. Но люди, улетающие в том и другом, перед взлетом, наверное, еще увидят друг друга.
Так и есть! Вот
Кузя внимательно всматривается в открытую еще дверцу бомбардировщика. Кто летит там? Брага? Его невозможно узнать: с головы до ног во всем новом — в новом шлеме, в новом комбинезоне. А рядом? Поборцев? А дальше? У Кузи глаза разбегаются. Он знает, до взлета остались считанные минуты, может быть секунды даже, хочется поймать взглядом и того, и другого, и третьего… А тут еще сумерки. И моторы уже гудят. От этого вроде бы еще темней становится. Или это обман зрения? Конечно, обман, при чем тут моторы? Стояли б самолеты чуть ближе, можно было б всех разглядеть, всем помахать рукою. А моторы ревут все сильней и сильней. Глаза начинают слезиться от поднятого винтами ветра…
Дверца ТБ-3 захлопывается. Машина содрогается и подпрыгивает на месте, словно от нетерпения. Сейчас разбежится и взлетит.
Разбегается. Черные колеса не катятся, а бегут, перескакивая через неровности дорожки. Еще не в воздухе, но уже не на земле. Вот наконец совсем отрываются, повисают под плоскостями. В полете!
ТБ-3 ложится на заданный курс. На взлетную дорожку выруливает новый бомбардировщик…
Нет, кажется, никакого единого пульта управления боевыми машинами. Они взлетают порознь, послушные только тем, кто сидит за их штурвалами. Но от каждого самолета тянется незримая ниточка и завязывается в узелок в одном месте.
Под соснами распласталась палатка, с виду точно такая же, как и те, санитарные, распялена на четырех колышках. Но в палатке на крохотном столике карта, из угла в угол расчерченная, густо усеянная флажками. Люди, склонившиеся над картой, все время поглядывают на часы.
Через час будет на месте группа Поборцева.
Еще через час выброска группы Капралова.
Вот-вот достигнут цели группы Карицкого, Пахмутова, Гилевича…
В палатке так тихо, что слышны звуки морзянки в наушниках радиста: та-та, та-та-та… Или это комар забрался под полог? Нет, нет, ни один комар на свете не смог бы прожить в этой удушающей махре и нескольких минут, а морзянка поет-заливается который час без умолку.
Представитель Ставки придвигается к радисту поближе:
— Ну как ваш "комарик"? Справляется? Радисту нравится шутка:
— Вполне, товарищ полковник. Только разве это комарик?
— Точная копия.
— Вы бы в этих болотах с наше побродили. Вот это был комарик! Туча на туче.
Невозможно это представить, товарищ полковник. Только испытать надо. Ну совсем заел гнус, хуже всякого немца.
— Вполне с вами согласен.
Радист удивленно глянул на представителя Ставки, но ответить сразу ему не сумел — опять загудело в наушниках. Радист настороженно слушал минуту-другую, потом снова обратился к полковнику:
— В московских краях таких комариков нет, конечно.
— Да как вам сказать… Скорей всего нету. А в общем, врать не буду, не знаю.
— Вы ж из Москвы?
— Нет, я питерский. Там учился, там работал. А последние три года…
Опять заныла морзянка. Полковник умолк, но ни он, ни радист не хотели обрывать разговор на полуслове. Как только наступила пауза, радист спросил:
— А последние три года?
— В Пинске служил. Точнее — в Пинских болотах. Слышали?
— Вы же представитель Ставки, товарищ полковник! С высокими полномочиями…
— В Москве не был лет десять уже. А насчет полномочий не ошиблись — и высокие, и из самой Москвы. Только получил их по радио. По такому же вот "комарику", как ваш.
Радист недоверчиво поглядел на полковника, но возражать начальству не стал. Покрутил задумчиво ручку настройки, потом сказал:
— Теперь все понятно. Это даже лучше, считаю.
— Что именно?
— Что свой брат фронтовик в таком высоком чине. С места-то всегда все видней и понятней…
— Так как же насчет комаров? — перебил радиста полковник. — Хуже немца, значит?
— Насчет комаров, товарищ полковник, вы сами, выходит, знаете.
Всю ночь работал радист. Всю ночь слетались в палатку вести одна другой важней и серьезней.
Из-под Барановичей сообщал Поборцев:
"Сели точно в назначенном пункте. Приступаем к выполнению задания".
Из Столбцов докладывал Капралов:
"Железная дорога Брест — Москва взорвана. Связь с партизанами устанавливается".
Карицкий, Пахмутов, Гилевич один за другим радировали о том, что под прикрытием ночи они благополучно миновали заградительный огонь зениток, приближаются к месту выброски…
Маленькая палатка становилась штабом больших операций.
— Вот что значит крылышки появились! — сказал представителю Ставки радист, доложив об очередном сообщении десантников.
— Крылышки? — удивился полковник.
— Так у нас парашюты зовут. Стосковались мы по настоящим делам, товарищ полковник. Кое-чем промышляли.
— Я сам стосковался. Что поделаешь! На войне всяко бывает. Это уж вы мне поверьте. Ну ничего, теперь наверстаем. А насчет комариков вы совершенно правы. Попили они нашей кровушки. Но их пора отошла. И немцев пора отойдет.
— Отходит вроде.
— Скоро вашего большого десанта черед. Очень хорошо кто-то выразился большой десант!
— А вы-то случайно не десантник, товарищ полковник? — спросил радист.
— Бомбардировочная авиация. Два раза имел удовольствие прыгануть. Так у вас говорят, кажется?
— Точно! — обрадовался радист. — Прыгануть! А если еще придется?
— Можно и еще. Вот нога подживет маленько, и я в вашем распоряжении.Полковник легонько постучал палочкой по носку сапога.
— Ранены?