Парашюты на деревьях. Советские диверсанты в Пруссии

Ридевский Наполеон Фелицианович

– Обхватывай дерево, – сказал он. – Я отрежу оставшиеся стропы.

Аня скользнула вниз. Следом спустился Николай. Аня неожиданно приблизилась к нему, приподнялась на носках, почти беззвучно чмокнула в щеку.

– Спасибо, мой дружочек, – прошептала она. – Спаситель.

– Ну, хватит вам, нашли время, – не сдержался Крылатых.

– С нами нет только Мельникова, – сказал после паузы Шпаков.

– А я здесь, – неожиданно раздалось из темноты. – Давно вас услышал, да все возился с парашютом. Так и не снял.

– Фу, черт, – произнес в сердцах капитан. – Шесть парашютов из десяти оставили на деревьях. Но что поделаешь? Не наша вина,

что сбросили не туда, куда предполагалось.

– А почему парашюты делаются белыми? – спросил шепотом Юшкевич. – Пусть бы они были зеленые, под цвет леса – все же труднее было бы их заметить.

– Верно говоришь, – поддержал его кто-то. – И в самом деле – почему они белые?

– Ну, товарищи, поздравляю вас с успешным приземлением, – сказал Крылатых. – Мы быстро и удачно собрались вместе. Помните, теперь мы в глубоком тылу врага. Задача наша ответственная, почетная. Гитлеровцы приложат все силы, чтобы помешать нам выполнить ее. Нас мало. Взаимовыручка – наша святая обязанность. Сейчас нам следует разыскать сброшенный для нас груз. Затем двинемся на юго-восток.

Мы прочесали лес, но ничего не нашли. Это было более чем досадно: груз нам был очень нужен. Но найти его в совершенно незнакомом лесу, да еще ночью, продвигаясь ощупью, можно было только случайно. Счастье не улыбнулось нам, и мы понимали, что наши дополнительные запасы продуктов, боеприпасов, комплекты радиопитания попадут в руки врага.

Когда небо на востоке начало алеть, а звезды меркнуть, Крылатых построил группу цепью, пересчитал всех.

– Нужно поскорее отсюда уходить. За мной! – командовал он и двинулся в северном направлении. Через несколько сот метров тщательно посыпал землю специальным порошком, чтобы след не взяли собаки.

Затем мы круто повернули на юго-восток. В пути Крылатых то и дело посматривал на компас, реже – на часы. Беспокойство овладело командиром. Река, к которой мы должны были выйти, так и не появилась, хотя мы давно уже отмахали предполагаемое расстояние к ней. Ночные сумерки рассеялись.

«Где же мы находимся, где?» – все настойчивее тревожила нас одна и та же мысль.

– Зварика отстает, – передали по цепи. Крылатых остановился.

– Пойди узнай, в чем дело? – сказал он мне.

Я вернулся назад. Зварика, прихрамывая, догонял группу.

– Что с тобой, Юзик?

– Ногу подвернул, когда приземлялся, – ответил он. – Думал, обойдется, а стал идти – побаливает вся ступня. Да и груз на нас подходящий. – Голубые глаза Зварики с какой-то грустью смотрели на меня.

– Иди вперед, – посоветовал я, – отстанешь – пропадешь!

– Не могу, – воспротивился Зварика. – Я буду идти сзади. Впереди еще труднее. Не беспокойся, не отстану. Пусть только передние идут потише.

Торопясь, Юзик зацепился за что-то, запутался и упал. Автомат сорвался с плеча. Я взял его за руку, выше локтя, и помог встать. Он весь дрожал. Гимнастерка была влажна. Капли пота выступили на порозовевшем лбу. «Не трусит ли?» – промелькнула недобрая догадка. Но я тут же отогнал ее, так как хорошо знал Зварику раньше, по совместной работе. Юзик был смелым, находчивым разведчиком. Правда, тогда действовать приходилось в родных местах, среди своих людей. Может, сознание того, что мы очутились на чужой земле, в окружении врагов, так удручающе подействовало на него. Но Юзик встал, поднял автомат, виновато улыбнулся.

– Ничего, – махнул он рукой, – идите, не отстану.

Возвращаясь к Крылатых, я увидел, как, воспользовавшись заминкой на марше, молча

прислонилась к стволу дерева смуглолицая радистка Аня Морозова. Плечи ее равномерно подымались и опускались – она все еще не могла отдышаться после быстрой ходьбы. Она как бы впервые рассматривала свои громоздкие, добротно сделанные, с двойной подошвой, солдатские яловые сапоги. Видимо, она почувствовала их тяжесть уже после первых километров быстрой ходьбы. Заметив мой пристальный взгляд, она ласково улыбнулась, как бы говоря: «Не обращайте внимания, я просто так, на минуточку. От меня вы никогда не услышите ни одной жалобы». У Ани могли быть такие мысли. В разведгруппе она была в какой-то мере новичком. После Сещинского подполья она обучилась радиоделу и была включена в группу «Джек». Все остальные разведчики после небольшого перерыва вновь продолжали свою прежнюю работу в тылу врага, но на этот раз уже на прусской земле.

Рядом с Аней приостановилась круглолицая раскрасневшаяся Зина Бардышева. Рот ее слегка приоткрылся, обнажив щербинку в верхнем ряду зубов. Зина была моложе Ани, но для нее прыжок с группой «Джек» в Восточную Пруссию был уже третьим прыжком в тыл врага. Невысокая, коренастая, чувствовалось, что сил и выносливости ей не занимать.

Долговязый, сухопарый разведчик Иван Овчаров с лицом, обтянутым смуглой лоснящейся кожей, привстал на колено. Вторая изогнутая нога его, на которую он положил автомат, была так тонка, что казалась сухой палкой, покрытой пятнистым материалом. Форсированный марш-бросок к неведомой реке утомил и его, на скулах рдел неестественно красный румянец. Закрыв рот шапкой, он покашливал.

То, что мы благополучно достигли заданного нам района, быстро собрались после приземления, а главное – ушли без погони, было нашим счастьем. Но сборы накануне, бессонная ночь в самолете и утро на марше давали о себе знать. Досаждала экипировка. Слишком тяжелую ношу приходилось тащить на себе. И ничего лишнего. Ведь у нас не было здесь ни базы, ни тайных складов. Все с собой, все на себе.

– Что там? – спросил Крылатых, когда я вновь подошел к нему.

– Зварика жалуется на боль в ноге. Говорит, что оступился. Растянул сухожилие, наверное.

– Совсем идти не может?

– Просит немного убавить шаг.

– Нам надо как можно подальше отойти от оставленных парашютов. Мы пока не знаем точно, где находимся. Ты понимаешь, что это значит? – не стараясь скрыть волнения говорил он мне с упреком, будто я мог что-то изменить. – Как же можно убавлять шаг? Пошли! – И Крылатых вновь повел нас вперед.

С каждым шагом лес становился все гуще и гуще. Попадались настолько плотные участки, что приходилось в буквальном смысле слова продираться меж сплетенных веток, как через живую изгородь. Идти было тяжело. Стоило кому-либо отстать от идущего впереди на два-три шага, как тот терялся из виду. Крылатых понял эту опасность: ведь отставший не мог окликнуть друзей. Остановившись, Павел Андреевич поманил нас поближе к себе и сказал:

– Держитесь, ребята, поближе друг к другу. Лес очень густой. Никогда не мог даже предполагать, что у пруссаков такие могучие леса.

Крылатых тяжело дышал. Ему, идущему первым, было труднее всех. Он больше других напрягал и зрение и слух. Хотя мы и спешили, но продвигались довольно медленно. Останавливаясь, Крылатых то и дело посматривал на компас, ибо приходилось обходить кусты, непролазные заросли, что сбивало с курса. Пересекли две лесные просеки. Они были прямые, уходили вдаль, насколько мог видеть глаз.