Паразиты
Шрифт:
«Здесь где-то поблизости находится Университет дружбы народов, — подумал Браслет, следуя за машиной азербайджанца. — Да, рядом с крематорием. Наверное, нигерийцы, о которых говорил Верблюд, обучаются в этом весьма достойном вузе…»
Затем ведущая машина, попетляв по переулкам, въехала во двор этого самого выселенного на реконструкцию дома, где и остановилась. «БМВ» Браслета приткнулась рядом. Тут же из «Мерседеса» вышел Верблюд, держа в руках кейс, и пересел в машину Браслета.
— Давай переложим все дэньги в один чемодан, э? — предложил он. — Мне так будет проще расплачиваться с чернокожими.
— А где они, нигерийцы? — спросил Браслет, положив руку на свой кейс, лежащий у него на коленях.
— В самом последнем подъезде этого длинного дома. Мы туда сейчас поближе подъедем. Эге! Но сначала надо приготовить дэньги…
— Хорошо, — согласился Браслет, даже не пытаясь взять инициативу в этой сделке в свои руки. — Делай, как считаешь нужным, я тебе полностью доверяю.
— Вах! И правильно делаешь, — подбодрил его Верблюд, открывая свой кейс, в котором лежали пачки стодолларовых купюр.
Браслет открыл свой кейс и быстро переложил деньги из него в кейс Верблюда.
— Хорошо! — сказал тот, вылезая из чужой машины, чтобы пересесть в свою. — Поезжай за мной!
Проехав двор, обе иномарки остановились у крайнего подъезда, в котором чуть позже и скрылся Верблюд со своим телохранителем и кейсом.
«И долго он еще там будет торчать у этих чертовых негритосов?.. — начал уже сходить с ума Браслет. — Надо было напроситься идти вместе с ними, по крайней мере тогда бы я был спокойнее…»
— Ну что, шеф? Может, наведем шороху у черномазых? — снова спросил Жбан, нетерпеливо поглаживая «машинку», лежавшую у него на коленях. — Разнесем все к чертовой матери!
— Даже не знаю… — Браслет уже был готов броситься к черту в пекло, но тут наконец с облегчением увидел Верблюда, который вместе со Шкафом вышел из подъезда, неся большую хозяйственную сумку. — Вот они! Заводи мотор и не глуши!
Азербайджанец приоткрыл дверцу «БМВ» и, бросив сначала на заднее сиденье хозяйственную сумку, затем сам влез в кабину. Но прежде чем захлопнуть дверцу, крикнул Шкафу:
— Поезжай за нами!
«БМВ» сорвалась с места и выехала через арку на улицу, за ней последовал «Мерседес».
— Все сделали! — довольным тоном произнес Верблюд, расстегивая «молнию» на сумке. — Держи свою половину. Эге!
Он вынул несколько целлофановых упаковок с белым порошком, которые Браслет тут же спрятал под своим сиденьем.
— Годится, — сказал он. — Теперь неплохо было бы обмыть удачное дельце…
— В другой раз, — ответил Верблюд. — У меня еще кое-какие дела назначены на эту ночь. Эге! Высади меня вон на том повороте… Э? И помни, Максуд добро не забывает. Эге! Понадобится моя помощь, звони! Для тебя я всегда на месте.
Распрощавшись с новым компаньоном, Браслет велел Жбану ехать к центральному офису ЗАО «Арктур», генеральным директором которого он являлся. Это было вполне легальное предприятие, занимавшееся куплей-продажей продовольственных товаров и служащее официальным прикрытием теневой деятельности Браслета, зарабатывавшего на наркотиках гораздо большие деньги, чем мог бы заработать, не нарушая законов.
В офисе фирмы Браслета ждало неприятное известие, испортившее ему хорошее настроение от удачно провернутой сделки с нигерийцами. Ему доложили, что в Талдомском филиале фирмы ЧП.
— Разобраться и доложить мне лично! — приказал он Жбану.
Чтобы снова поднять настроение, Браслет решил остаток ночи провести все в том же клубе «Баттерфляй». Там он довольно быстро забыл о неприятном известии, понадеявшись на то, что Жбан сумеет быстро разобраться с исчезновением дилера. В способностях Жбана он пока еще не сомневался. К тому же в тех самых, родных для самого Браслета, местах было все схвачено и находилось под постоянным контролем его доверенных людей.
Всю ночь с понедельника на вторник Гвоздь никак не мог заснуть. То на него нападали приступы совершенно дикого удушья, и он, чтобы не будить своим кашлем сопалатников, выходил в коридор, где дышалось полегче. То не давали спать клопы, кусачие до невозможности. А то вдруг в его голове рождались картины собственных похорон… Странно, но эти картины преследовали его уже несколько лет. А выглядели они вот как. Гвоздь как бы со стороны наблюдал собственное мертвое тело, лежащее в шикарном тысячедолларовом гробу, и с неподдельным живым интересом наблюдал за реакцией родных и знакомых, присутствующих на похоронах.
Младшая дочка Света, одетая в черное платье, конечно, снова утирала слезы на лице, а может быть, только притворялась… Ее муж Василий — «новый русский» — то и дело отходил в сторонку и с явным облегчением выкуривал очередную сигарету из пачки «Мальборо». Ему смерть тестя была, по всему чувствовалось, до лампочки. Но этого хмыря Гвоздь еще мог понять и простить, ведь когда человек женится, то зачастую забывает, что брачными узами он соединяется не только с любимой женщиной, а и вступает в родственные связи с целой кучей ее родственников, которых приходится терпеть и даже выказывать им всяческое уважение. Но вот свою старшую дочь Веронику, приехавшую на похороны отца из Орла, Гвоздь ни понять, ни простить не мог. Она (в который раз!) заявилась на его погребение здорово под мухой и к тому же притащила с собой сразу двух кавалеров, с которыми теперь время от времени и похохатывала чуть в стороне от могильной ямы.
«Вот же стерва! — думалось Гвоздю. — А ведь я всегда считал Вероничку своей любимицей… Конфетки ей покупал, шоколадки! Так-то она отплатила мне за все, что я для нее сделал?»
Затем «бесплотный дух Гвоздя», все видевший и подмечавший, стал свидетелем того, как «генерал-прапорщик» Нина Самойловна — главврач туберкулезного санатория-профилактория «Зеленая роща» — произнесла прочувствованную речь над гробом умершего, ни одного слова из которой Гвоздь так и не уразумел, как будто врачиха говорила только на неизвестной ему медицинской латыни. Закончив выступать, она подала команду: «Становись!», и тут же по мановению ее поднятой вверх левой руки выстроилась шеренга людей в белых халатах — врачей, медсестер, сестер-хозяек. Последним в этой шеренге оказался ничем особенно не приметный худощавый чернявый санитар лет двадцати трех от роду по имени Тимур, недавно устроившийся сюда на работу. Но самым удивительным было то, что в руках Тимура и всего другого медперсонала Гвоздь обнаружил автоматы Калашникова.