Парень со шрамом
Шрифт:
Дорожка привела меня на пустырь, незакрытый высокими елями, прямо к красно-оранжевому закату.
Я оказался на невысоком обрыве, под которым лежали руины, и, будь я проклят, если это не замок!
Меня встретили огромные камни, щепки, давно сгнившее дерево, высокая трава, которая взяла своё. Всё покрыто пылью и торжеством природы, которая показала, что случается с человеком, который покидает своё место. Совру, если скажу, что меня это не заворожило, и я решил пройтись по руинам, чтобы найти что-то интересное,
Карабкаясь по отломанным стенам, переступая через сохранившиеся блоки, я достиг эпицентра разрушения. Оглянулся несколько раз, и глаз зацепился за слабый отблеск.
Мне не хотелось, чтобы прогулка оказалась напрасной, и я, не спуская взгляда с мерцающей точки, пополз к ней. Зацепился джинсами за острый край, чуть не повалился лицом на землю. По итогу только руки содрал, но к «искре» вышел.
Это оказался нож с широким ржавый лезвием и деревянной гнилой ручкой, которая еле удерживала остатки металла.
Я взял его в руки, и неожиданно землю под ногами продавило. Единственное, что я понял, что нужно бежать. И я ринулся, но камни провалились вниз.
– А-а-а! – И я вместе с ними.
Туда, где черным-черно.
***
Ничего не вижу. Слишком темно. Где я? Я ещё жив? Не могу пошевелиться. Дышать… дышать так тяжело…
– А-А-А! – уши пронзил мальчишеский крик.
Здесь кто-то есть!? Что… что происходит?!
– Прекрати! П-пожалуйста, хватит! – Он кричал из-за всех сил, голос его срывался, и казалось, что он плачет.
Да что за хрень?! Что здесь происходит?!
– Отец!.. Не надо!.. – умолял он из последних сил.
«Отец»? Твою мать, и почему я ни черта не могу сделать?!
– Б-больно… п-пож-жалуйста… – Его голос совсем затих.
Я слышал чьё-то сбитое дыхание и щелчок замка…
Проснись уже!
Не знаю, сколько это длилось, несколько минут или часов, но тянулись они нестерпимо долго, и только тогда, когда я готов был вылезти из кожи непроглядной тьмы, я смог открыть глаза.
Я лежал на чём-то мягком. Это далеко не камни, среди которых должен был проснуться. И не земля, которая меня засосала.
Лицо мучительно горело, будто на него вылили чайник только что закипевшего кипятка. Подняться я не мог. Сил нет. Совсем. Их высосали через миллиарды маленьких трубочек, которые присосались к порам.
Долго всматриваясь в потолок, я понял, что нахожусь в чьей-то комнате. Не на улице, не на руинах, не у обрыва. На потолке висела маленькая лампочка, она излучала мягкий дрожащий свет, и глаза совсем не резало. На них я и смотрел: на потолок, который был моим новым небом, и на лампочку, которая заменила солнце. Но надо было вставать. Надо было идти. Надо было разобраться с тем, что произошло… Кто кричал? Почему?..
Собравшись с силами, которые я отобрал у маленьких трубочек, я смог
Что за?..
Вдруг на ладонь упала капля крови, за ней ещё несколько.
А это откуда?
Я поднял голову, но поток был всё тем же. А затем побежало по шее, и меня осенило. Дотронувшись до лица, я почувствовал длинные впадины.
Моя рука в крови. Моё лицо в крови.
Я подскочил и заметил впереди разбитое зеркало. Я подобрался к нему и попытался оттереть рукой налипшую грязь. Что-то сошло, что-то окрасилось свежей грязью.
– Какого?.. – сказать «шокирован» будет недостаточно.
Я действительно видел это, значит, смотрел я, но видел вовсе не себя.
В отражении мальчишка, на года два, наверно, младше меня. У него очень короткие каштановые волосы, большие от моего удивления замученные глаза. Тело… до безумия тощее – рубашка висела лохмотьями. Но «шокировал» даже не его вид, а шрамы на его лице.
Один шёл через лоб до правой щеки, второй пересекался с первым. Третий перерезал левую бровь и рассекал весь лоб. Четвёртый резал левую щёку, а пятый – верхнюю и нижнюю губы.
Шрамы всё ещё кровоточили и затягиваться не собирались. Наоборот, они раскрывались и показывали, что кожа каждый день прячет под собой. Вот, оно выглядывает, красное-красное, свежее мясо…
Я закрыл себе рот, чтобы не закричать. Не от боли, а от врезавшегося на скорости двести километров в час понимания того, что сейчас я – это он. Доказательств не надо: я чувствовал эту боль, свои прикосновения, кровь, стекающую по лицу, даже это изувеченное лицо сейчас показывало мои эмоции, а не чьи-то другие.
Именно так выглядел безумец, чьи голодные глаза полны безысходности.
Что мне делать?
Я отвернулся от отражения.
Не мог больше на него смотреть. Нужно найти хотя бы то, чем можно остановить кровь или обеззаразить раны. Ведь сейчас они мои.
В комнате нет окон, только одна дверь. Под ногами – осколки зеркала, перья вспоротых подушек и синтепон из кровати. Пока я смотрел на осколки, перемазанные в крови, у меня подкосились ноги, но я всё равно устоял.
Что это было?
Словно мимолётный страх своими руками вцепился мне в лодыжки и потянул по полу…
Нет, у меня нет времени думать об этом. Нужно скорее выбираться отсюда. Ничего нужного я пока что не нашёл.
Я осмотрел тумбочки под зеркалом. В них прятались стеклянные банки перекиси водорода и спирта, но обе были пустыми. Ни бинтов, ни ваты, ничего, что могло бы помочь мне.
Я снова посмотрел на постель. Можно было использовать ткань простыни, но неужто нет ничего лучше?
Наверняка здесь ещё есть комнаты, и, возможно, в них что-то будет.