Пари с будущим
Шрифт:
— Святая Мадонна! — с восхищением, какого раньше никогда передо мной не выказывал, остановившись и ухватив меня за плечи, воскликнул художник. — Примите мои поздравления, мой друг! Одного мне будет жаль…
— Чего же?
Он отпустил меня и понурился:
— Я привык к Агни в обличии Луки и не знаю, смогу ли переносить настоящего Луку после того, как вы вернетесь к себе. Мы никогда не говорили с ним о том, о чем говорили с вами, к тому же в некоторых вещах он… слишком ограничен. И… знаете, тяжело расставаться с кем-то, кто, кажется, тебя понимает и кого, кажется, понимаешь ты…
— Вы преувеличиваете мои способности, мессер. Агни всего лишь обыватель из будущего, дрессированная обезьяна, обученная неизвестным здесь и сейчас фокусам, но мало понимающая их глубинный смысл. Тот, кого Лиза звала «ади» — не я, он как бы внутренний слой, сердцевина древесного ствола, к которой Агни не имеет никакого отношения, хотя сам является по отношению к нему этим самым «деревом». Он выручает нас, поставивших человечество на грань гибели, а я только проводник для него, покорный исполнитель, и знаю свое место.
— Ну-ну, — неподражаемым своим тоном ответил Леонардо, и, я уверен, утопил в бороде ту самую лукавую усмешку, которую приписывал и некоторым своим героям. По-моему, он всегда судил о людях, с которыми давно общался, куда лучше, чем они того заслуживали. И я в их числе. — Вы видели фреску? Что скажете?
— Смените краски.
— То есть?
— Вы спасете «Битву» если в верхней части стены выберете краски, которые просохнут быстрее и которые не будут отторгаться грунтовкой.
— Я уже думал об этом.
— Знаю.
— Ну вот, а говорите — дрессированная обезьяна.
— Я дрессированная обезьяна из будущего. У меня фора, мессер.
— Ладно, ладно, будет вам.
Отправление я назначил на другую ночь. Вышел на связь с оператором Гаруты и велел оповестить Шиву и Савитри. Гарутой управляла Тэа, и она не стала скрывать радости.
Первой в мастерскую приехала мона Лиза. Разумеется, тайком. Мы впустили ее через черный ход, и, оказавшись в комнате с центрифугами, она замерла:
— Не могу поверить, что тебе удалось! А где Шива?
— Он бежал из плена и, надеюсь, скоро будет здесь. Во всяком случае, это мне обещала его сестра.
К нам постучался и заглянул Салаино. Он должен был ассистировать учителю во время нашей переброски, а потом помочь ему уничтожить «Тандаву».
— Там ломится какой-то синьор в маске, представился господином Шивой. Он утверждает, будто вы все тут его с нетерпением дожидаетесь. Пускать?
— Безусловно, — спокойно ответил Леонардо, разглядывая пульт.
Салаино провел герцога через кузницу и впустил в тайную комнату. Лиза-Савитри уставилась на него с любопытством.
— Молния мне в чакру, ну вы и окопались! — воскликнул Борджиа, сбрасывая монашеский куколь и снимая с лица шелковую маску.
Широко расставленные, огненные черные глаза, густые, красиво изломленные брови, хитроватый прищур улыбки, прямой, чуть вздернутый нос, густые волнистые волосы смоляного цвета и клочковатая неопрятная бородка…
— Че… — вырвалось из приоткрывшегося от удивления рта Лизы, — …заре?!
«Постфактум априори»
— Что скажете, вайшва? Хорош портретик? Знаю, вас вполне устраивает, — поворачиваясь ко мне, Шива стянул и перчатки. — Обниматься не будем. Итак, какие у нас планы на ближайшие лет тысячу?
На его лице и руках виднелись отметины дурной болезни, уже не явные, но все еще заметные.
— Вас с Савитри ждут в фортификационной локации Древней Трийпуры, — сказал я. — Там для вас приготовлены аватары и всё необходимое, поэтому на банкете скучать не придется. А у меня еще есть кое-какие дела на станции.
— От вас с сиром да Винчи можно ждать только банкета для стрельбы из бруствера.
— Об этом я и говорю.
Леонардо усмехнулся, но в диалог наш вмешиваться не стал. Я подошел к пульту и в который раз уже проинструктировал их с Салаино о последовательности операций. У обоих все получалось вполне сносно, но меня от волнения грызла тревога: вдруг я впопыхах чего-нибудь упустил? Легкомыслие Леонардова ученика меня страшило, и даже уверенность мессера в ловкости его рук обнадеживала не слишком.
Тем временем Шива, раздевшись до исподней рубахи, в кожаных штанах для верховой езды и коротких сапогах легко запрыгнул в свою «Тандаву» и привычными жестами зафиксировал руки и ноги. Леонардо тронул меня за локоть, делая знак подождать, после чего восхищенно уставился на центрифугу с Танцором внутри.
— Прям как в вашей карусели у Лодовико Сфорца, учитель! — одобрил Салаино. — В точности по чертежу для Витрувия!
Мне стало тоскливо. Я обвел взглядом сырые и черные, но ставшие уже такими привычными, даже родными, стены подземной комнаты. Инстинктивно нашел глазами Савитри, которая, я знал, одним своим видом могла бы утешить тоску. Но мона Лиза и сама была в заметном расстройстве: слишком сложно сшитый наряд с жестким корсетом внутри мог бы стать не просто неудобным, но и опасным во время эксперимента. Она бесцельно, с присущей ей плавностью и грацией водила большими красивыми руками по складкам одежды, не понимая, как одновременно выжить при переброске и не опозорить гордую синьору в глазах посторонних мужчин, если придется ее раздеть, ведь мы-то переместимся, а Лиза очнется в незнакомом помещении с незнакомыми людьми.
— Ничего, ничего! — угадав ее затруднения, пришел на помощь мессер. — У меня есть средство, погружающее в дрему. Выпейте отвар сейчас, и не пройдет десяти минут, как всех вас сморит сон. Мы с Салаи успеем одеть синьору Джоконду, а также увезти вас до пробуждения подальше отсюда.
Боги мои, как же мне было стыдно! Леонардо обдумал то, о чем совершенно позабыл я. Какие еще проколы обнаружатся в последний момент?
Мы выпили зелье, напоили им закрепленного в пазах центрифуги Шиву и, пока оно еще не подействовало, занялись приготовлениями к переброске.
— Мессер, измените конструкцию дельтаплана, иначе Заратустра расшибется, — между делом успел шепнуть я художнику. — Аппарат должен быть треугольным, а не как у вас. Я ваш чертеж, простите, осмелился немного подправить… он у вас в доме, на камине… в моей Псалтири вложен. И еще. Взлетать и садиться можно только против ветра! Только так, мессер!
Он кивнул.
Лиза спряталась за занавес и вышла оттуда уже в одной тонкой белой рубахе до пола. Что до меня, я только разумом фра Луки и догадался, чего можно стыдиться в таком надежно упакованном виде. Грудь у нее была обнажена ничуть не более, нежели в платье. «Так в чем же тогда дело?» — спрашивал Агни, взывая к монашескому сознанию фра Пачоли, и получил ответ, когда Джоконда взошла на «Тандаву», словно на Голгофу, обреченно вдела кисти в обручи и ступни в пазы. Свет горящих ламп машины выхватил и обрисовал все подробности ее фигуры, только что вроде бы неприступно скрытые под широкой рубахой. Я посмотрел на ее босые ноги и содрогнулся. На станции фиксаторы были сделаны из пластичного металла, не способного нанести вред человеческой плоти. Здесь же мы с трудом легировали сталь, даже не замахиваясь на какие-то особенные ухищрения.