Пари с будущим
Шрифт:
Я оглянулся. В зал вошло несколько человек. Кажется, кого-то из них я уже видел вчера, кого-то нет. С Варуной они здоровались приветливо, а на меня посматривали с любопытством, как будто спрашивая: ну и чего от тебя ждать?
Вскоре мы нашли общий язык.
И так начались будни, в течение которых стало понятно, что моя первая удача в том цикле была случайностью. Меня подстерегали всевозможные накладки и сбои, я собирал их щедро, да что там — они сами сыпались на голову, как спелые абрикосы с большого дерева. Но Варуна и Аури не унывали, следя за моими результатами. По их словам, никто не становился профи в первый же день. Посему в этом режиме прошло больше полугода, а потом началось самое интересное, перевернувшее мою жизнь окончательно и бесповоротно.
Шутте и мой выходной
Многие считают, что вдохновение нужно только людям творческих профессий — поэтам, музыкантам, художникам, — а технарям оно якобы не обязательно. И ошибаются. Потому что технарю с моей специальностью без подсказок невидимого гения и шагу не ступить. Во всяком случае, у меня имелось множество приемов для вызова странного нечто, отвечающего за мое вдохновение. Оно было норовистым и несговорчивым. Иногда для его появления достаточно было прогуляться в одиночестве или устроить заплыв, а в другой раз ему уже требовалось что-нибудь экстремальное. Мне оставалось лишь угадывать его капризы — иначе я попросту не смог бы справляться с каждодневной рутиной на учебе и теперь — на стажировке. Которая, между прочим, длилась почти восемь месяцев: на календаре обозначалась вторая половина марта, а я прибыл на станцию прошедшим летом.
И вот мой занудный гений решил, что хватит с меня восторга созидания, когда не нужно есть, пить и спать, когда ты работаешь над какой-то программой всю ночь в головокружительном порыве, а утром выныриваешь из этого состояния — со стеклянными красными глазами и счастливый, как идиот, самый счастливый идиот на свете. Выныриваешь, вздыхаешь полной грудью, валишься спать. Потом, отоспавшийся, включаешь свою программу, проверяешь, все ли работает, радуешься, какой ты молодец… и после этого тебя накрывает пустота и апатия. На пару дней. Тогда ты способен лишь механически выполнять привычные действия или просто спать. А потом… А потом снова аккумулируешь в себе нашептываемые твоим гением идеи, открываешь внутри своей головы новые потайные ходы для неожиданных мыслей, чтобы через некоторое время снова засесть на всю ночь, как одержимый, как маньяк…
Словом, через восемь месяцев стажировки на «Трийпуре» мой таинственный подсказчик забастовал. Я плавал в бассейне, прыгал с высоченной вышки на глубину, закрывался и в одиночестве просиживал по полночи в душевой, слушая музыку — и всё, чтобы вызвать его… Бесполезно. Он требовал тайм-аут, и мне ничего не оставалось, как смириться и признаться Варуне, что пока я способен лишь на механистическую работу.
— Что, в предчувствии праздника? — хмыкнул мой инструктор, нисколько не удивляясь, и подмигнул. — Да ты не один такой — почти все расслабились. Пары выходных дней тебе хватит?
— Выходных?! Дней?!
Удивился я оттого, что за все эти месяцы у меня не было еще ни одного свободного от работы денька. А теперь аж целых два! Так ведь можно и помереть от передозировки счастья.
— Давай так: мы сейчас сходим в «Омегу», продиагностируем там «Тандаву» — и я тебя отпускаю отсыпаться. Идет?
Еще бы не шло!
— А что там с ней?
— Не знаю. Но у моих работа вста…
Тут внизу по коридору (мы с Варуной зависали на подъемнике, налаживая систему распылителей, так не вовремя забарахлившую в основном крыле «Беты») прошли несколько человек. Двоих я узнал сразу, хотя вживую увидел впервые: это были профессор Виллар и его неразлучный спутник Шутте. Последний то семенил рядом, то забегал вперед, извивался всем своим тучным туловищем и, кажется, истошно паясничал. Остальные четверо стыдливо отводили от него глаза и делали вид, будто ничего не замечают, а сам Виллар сосредоточенно хмурил лоб. По обеим сторонам от них шли закамуфлированные парни, я насчитал шесть человек, вооруженных колюще-режущим оружием, скрытые под плотными комбинезонами и шлемами, тогда как все ученые были одеты весьма легкомысленно для местных закоулков с подстерегавшими там кактусами. Похоже, закамуфлированные были их телохранителями.
Варуна замолк точно в тот момент, когда Шутте вроде как вскользь поглядел на нас, вскинув голову. На широком лице профессорского спутника проступила какая-то поганенькая улыбочка, и он что-то шепнул своему сюзерену. Виллар тоже посмотрел в нашу сторону, легко вскинул палец и небрежным жестом подманил к себе одного из телохранителей, который, выслушав распоряжение, кинулся к нам.
— Ах, Грегораш, ах, старается! — с язвинкой, которой я за эти восемь месяцев от него ни разу не слышал и даже не знал, что он на нее способен, проронил мой инструктор, поигрывая монтировкой и щуря правый глаз.
— Грегораш — это кто такой? — шепотом уточнил я, и, не глядя на меня, Варуна неохотно пояснил:
— Грегор Шутте, клоун нашего досточтимого профессора. Точнее — Эрих-Грегор Шутте. Он, видите ли, любит, чтобы его со всеми регалиями…
— Его что, вообще все тут «обожают»?
На это Варуна не ответил, только поморщился. Телохранитель поднялся на запасной платформе и забормотал что-то моему инструктору. Толком мне удалось различить лишь слова «совещание» и «профессор». Варуна кивнул, телохранитель поехал вниз.
— Так, Агни, ты у нас сегодня за старшего. Давай, дуй сейчас в «Омегу», восьмой ангар… Найдешь его рядом с центральным залом. Там надо разобраться с поломкой в «Тандаве».
— А вы?
— На совещание. Скажешь им, что Виллар вызвал, когда вернусь — не знаю.
И он последовал за унесшейся к лифтам толпой. Я даже не успел уточнить, кому это — «им». Обычно мы работали в том секторе уже после смены, когда наджо — Танцоры-исполнители — уже расходились по каютам после тяжелого дня. Поэтому никого из «Омеги» я еще не знал. Как любил говаривать Варуна, «техник обязан быть двужильным, вкалывать за себя, за меня и еще вон за того парня». Так и получалось. Но я быстро привык, и мне это даже нравилось.
Когда распылитель снова заработал и я уже собрался спускаться, в сознании очень четко прозвучала мысль: «Держись подальше от Шутте!» Это была тональность моего гения-вдохновителя, не узнать ее было невозможно, однако никогда прежде он не обращался ко мне подобным образом — напрямик. Скорее просто посылал нужные идеи, которые можно было принять за собственную фантазию. Что ж, ему лучше знать, от кого нужно держаться подальше, да я и не рассчитываю, что мне придется слишком уж часто сталкиваться с шутом профессора и с самим Вилларом.
Однако мысли эти не шли из головы. Я уже добрался до «Омеги» на маленьком одноместном каре, отыскал восьмой ангар, увидел препарированную по линиям «меридианов» центрифугу, а все думал о предупреждении моего гения. «Тандава» стояла, подобно раскинувшему лепестки лотосу, и я вскочил в ее центр. «Шутте, Шутте»… Кажется, мой вдохновитель очнулся от спячки и наконец-то изволил помогать. Это очень хорошо, что очнулся: судя по виду устройства, поломка тут основательная.
Скрестив ноги, я уселся в середине центрифуги и начал, как меня всегда поучал Варуна, с тщательной диагностики. «Шутте, Шутте»… Да чтоб тебе… Чтобы отбиться от навязчивой мысли, я начал мычать под нос разные мотивчики, и работа заспорилась. Неполадка проявила себя быстро, устранить ее оказалось несложно — проще, чем померещилось на первый взгляд. Покончив с этим, я собрал лепестки «Тандавы» обратно в сферу и активировал устройство. Центрифуга послушно закрутилась, можно складывать инструменты и уходить. Но мне всегда до зубовного скрежета хотелось поближе рассмотреть виманы, стоящие в ангарах наджо-исполнителей, а Варуна обычно торопил. Теперь свободное время было, никто не стал бы мешать.