Парик для дамы пик
Шрифт:
– Кто там? – послышался хрипловатый женский голос.
– Извините, это из милиции. Откройте, пожалуйста. Взгляните в «глазок», это мое удостоверение… – Она чуть ли не припечатала фальшивое удостоверение к «глазку», и на свое счастье услышала, как задвигались замки, зазвенели ключи.
Дверь открылась. На пороге появилась пышнотелая дама лет шестидесяти, но молодящаяся из последних сил: розовая шелковая пижама, распираемая огромным бюстом, бигуди на круглой как шар голове, лоснящиеся от крема щеки, перламутровые хищные
– Вы из милиции? Что случилось? – Маленькие глазки перепуганы, жирные, в креме, губы дрожат.
– Мне надо срочно поговорить с вами. Я по делу об убийстве вашей соседки, Ирины Званцевой…
– Ой, Ирочка… – лицо дамы приняло жалостливое выражение, отчего на розовой жирной коже проступили все тщательно разглаживаемые морщины. – Какая трагедия! Я до сих пор не могу прийти в себя… Входите, я одна, так что можете говорить в голос, никого не разбудите.
Юля прошла в тесный, забитый разным хламом коридор, в большую комнату, где ей предложили сесть на широкий, покрытый плюшевым покрывалом диван.
– Вас как зовут?
– Вера Ивановна Абрамова, но можно просто Вера. Вообще-то у меня уже были из милиции, задавали какие-то вопросы, но я не видела того, кто удушил бедняжку, – говорила Вера Ивановна, надевая длинный шелковый халат, расшитый райскими птицами, и запахивая его на груди. – Ну и работка у вас! Ни за что не пошла бы в милицию. Ходить вот так ночью по квартирам, опрашивать людей. Это хорошо, что вы напали на меня, потому что у меня бессонница и мне даже приятно будет вместе с вами вспомнить Ирочку. Но я не смогу описать убийцу.
– А я не за этим к вам пришла. Вы не могли бы рассказать мне об Ире? Что вы о ней знали? Вы дружили?
– Не то слово! Мы жили с ней душа в душу. Я помогала ей как могла. Она же сирота. А кто поможет бедной сиротке? В детском саду, где она работала, у нее были постоянные конфликты. Она не могла молчать, когда видела несправедливость. Сколько слез она пролила у меня на кухне, вы бы знали…
– Это вы обнаружили ее труп?
– Труп… Слово-то какое страшное. Ну, я. Забежала к ней, удивилась еще, что дверь открыта, а она, бедненькая, уже вся синяя лежит… И голова… лысая. Просто жуть!
Юля вспомнила, как Женя Холодкова говорила, что соседка, которая нашла Иру мертвой, была крайне необщительная («Это вам не Валя Коршикова…») и даже за солью к Ире не обращалась. Значит, Холодкова не хотела, чтобы Юля встретилась с Верой Ивановной. Но почему? Очевидно, чтобы даже после смерти как можно меньше людей узнали о пагубной привычке покойницы. Что ж, это понятно.
– Насколько мне известно, она долгое время бывала без работы. Так на что же она жила?
– Ей подруги помогали. Та, что теперь тоже покойница, и Женя Холодкова. С такими подругами не пропадешь.
– А родственников у нее не было?
– Нет. Ее воспитывал
– А пианино? – Юля посмотрела на старинный инструмент темно-желтого цвета, с серебряными канделябрами, втиснутый между шкафами и заваленный старыми журналами.
– Пианино? Да, и пианино тоже… Там клавиши из слоновой кости…
Юля оглянулась. Сквозь тусклое стекло громоздкого серванта просматривались массивные хрустальные сосуды, тоже, видимо, из трофеев старого генерала. Недурственно поживилась за счет своей соседки-алкоголички Вера Ивановна.
– Как складывалась у Иры личная жизнь?
– В том-то и дело, что никак не складывалась. Не везло ей с мужиками. Они бросали ее. Думаю, из-за того, что она была слаба на передок.
– Не поняла…
– Никому не могла отказать. Как придет к ней кто с бутылочкой, конфетками, так она сразу и таяла, все разрешала. Я говорила ей, дурочке, что нельзя так, с мужчинами надо по-другому, и не приводить их никогда к себе домой. Это их развращает. Но разве она слушала?
– Вы не были знакомы с ее мужчинами?
– Нет, почему же, – замялась Вера Ивановна, и по лицу ее пошли розовые пятна, – была знакома с некоторыми. Ведь иногда Ира звала меня, когда к ней приходили гости… Но я их не помню. Совершенно. Разве что Бобрищева. Этого самца ни с кем не спутаешь. Он часто приходил к Ире, и всегда один. Я так понимаю, он обслуживал сразу двух подружек. Зоеньку тоже… Господи, какая же сволочь удушила бедных девочек? – вдруг запричитала она.
– Вера Ивановна, вы больше ничего не хотите мне рассказать об Ире?
– А что мне рассказывать? – Она испуганно захлопала глазами. – Жила себе и жила. Бедно жила, плохо…
– У нее на кухне целая батарея бутылок…
– А… Значит, сами поняли. Через водку эту она и погубила себя. Я имею в виду свою жизнь. Убили-то ее не из-за водки, конечно. Но если бы не это, она бы сто раз себе жизнь устроила. Она девка видная, если накрасится и приоденется, глаз не оторвать. Но как выпьет – дура дурой… Прости меня, господи…
– Вера Ивановна, вы можете вспомнить, как выглядела Ира, когда вы вошли в квартиру?
Наступила тишина. Женщина часто задышала. Она сидела с закрытыми глазами и как-то театрально морщила лоб, отчего бигуди на голове задвигались.
– Вошла я, значит, а она, голубушка, лежит. Уже мертвая. Волос на голове нет. На шее отпечатались пальцы душегуба.
– Она была одета или раздета?
– В халатике она была. У нее такой розовый халатик. Она в нем и гостей принимала. Это был подарок Зои.