Парикмахерия
Шрифт:
– - И чего?
– - Ну ты, боярич, даёшь. То ума - палата, а то и на донце - пусто. Это не шиши лесные идут. Сорвались ребятки со службы. Может, караваны берегли, может, под боярином каким ходили. Стало быть - оружные и обученные. Наглые. Не сторожаться. Шиш-то лесной как зверь дикий - чужого за версту чует. И от одного запаха меча уходит. Ну, если не сильно голодный. Этих-то так шумнуть да прогнать - не выйдет. Их бить надо. Они, вишь ты, привычные, что за ними ещё сила есть. И что закон - ихний. Не опасаются.
– - А чего им опасаться? Долбонлав говорит: разбойников много. Туча.
– - Ну ты слушай больше! Сказал же - лодия одна. Лодия обычная, "рязаночка".
Интересный подход: вместо предупреждения правонарушения - предлагается "преступление с наказанием". Причём в качестве наказания - собственное преступление - "избиение при отходе". С точки зрения прибыльности и героизма - правильно. "Длань карающая". Отпусти злодея по-злодействовать, а уж потом, с чувством глубоко исполненного долга, с неопровержимыми уликами и под аплодисменты всей взволнованной публики, геройски и красиво... с конфискацией награбленного имущества в свою пользу. "Грабь награбленное" - наше общенародное.
Как-то затихло всё. Долбонлав пригрелся, шмурыжить носом перестал. Чарджи сидит, прикрыв глаза. Ноготок, как обычно, смотрит в пол. Николай в угол посматривает. Там, под рядниной, на животе, выставив пятки в разные стороны, лежит Светана. Бабы тоже на поварню прибежали. Точнее - притащились. После таких игр им не сильно бегается. Похоже, сегодня Николай там произвёл открытие. Ещё одного прохода. Отнюдь не Северо-Западного. Ивашко внимательно разглядывает полки в поварне - где бы ещё жбанчик сыскать? Что-то он опять отвязывается. Остальные - не в счёт, остальные - смерды. А тут дело... оружное. Детям, бабам и мирным пейзанам - вход воспрещён. А оно мне надо? Это дело? Выгода - не видна. Риск... Как бы кого-то из своих не потерять. И вообще - земля тут не моя - Акимово владение, смерды - люди вольные. Хотят биться с этими прохожими придурками - их воля. Нет - пусть терпят. Меня они к себе не звал и вообще - к "паукам" мне ход заказан. Ну его нафиг, Аким - владетель, пусть он и разбирается.
– - Слышь, Долбонлав, а владетель чего делать собирается?
– - Дык... эта... А ничего. Он как услыхал - озлился, ну узас. А после говолит: сиё Ванькино, хай он и выёзивается. Тля лысая. А сам на постелю и к стене носом. Вот.
– - А Яков чего?
– - А сталсый глидень лезит, лана у него. Нога плобитая. Ну. Он и говолит мне: беги к боялычу да пелескази. А то полезут. Пауков-то.
Всё-таки - "порежут". И тут заплакал Хохрякович.
– - Тама... матка моя... и братик маленький... и ятровки детные... я ж у них один остался... побьют их...
Какие "литровки"? А, блин, недослышал-недопонял - это он жён братьев так называет. Уже не жён - вдов братьев. Мною убиенных. Так, а ведь это меняет дело, Ивашка уже понял.
– - Не ной. Кому они нахрен нужны. Отсидятся где. Авось и пронесёт.
– - Так-то ты об имении моём заботишься! Они - в холопах у меня. За них серебром плачено. А ты - "авось пронесёт". И ещё там двор холопов моих есть. Будешь лапу сосать да поглядывать - как хозяйское майно умаляется? А? Слуга верный...
Точно, дюжина здоровых мужиков, маясь от безделья из-за дождя, мимо явления под названием Беспута - не пройдут. Возможны эксцессы.
Вспомнилась её наглая, поучительно-воспитательная интонация, зрелище тощей спины с выпирающими позвонками, мослы под кожей ягодиц, ощущение тазобедренных косточек в ладонях, и другие ощущения... в других местах.
"В той деревне, у реки
Топчут девок чужаки
И творят, что хотят.
Только зубы летят".
Бог с ними, со смердами, свободные общинники - сами пусть выкарабкиваются. Но за рабов отвечает рабовладелец. Слышь, Ванька, это про тебя. Жадность как побудительный мотив героизма? Ну, это типично. Хочется откусить кусок побольше, а потом раз... и приходиться геройствовать. И это ещё хорошо. Потому что другой побудительный мотив героической деятельности - глупость. Или самого героя, или его начальника. Очень похоже на мой случай. Я и сам по себе, и как людям моим начальник, - дурак дураковский. У меня бойцов настоящих - двое. Ивашко и Чарджи. Гнать двоих против дюжины... Но отдать своих на съедение... Завтра и эти, кого я поберёг да пожалел... усомнятся в моей "вятшести". "Долг - платежом красен". А долг службы - с обоих концов.
Рискованно. Как бы не нарваться. Численность противника - известна приблизительно. По лодочке. А если следом ещё такая же подошла? Вооружение, выучка...
– умозрительные суждения, основанные на неполной и недостоверной информации. "У них сапоги гожие"... Маразм... Схемы постов, места расположения... Страшноватенько. Как бы своих не положить. И самому не попасть. "Ну, мужик, ты попал. На бабки". Так "на бабки" - фигня. Тут покойники будут. По глупости, на ровном месте. Не додумал, не предусмотрел. "Дяденьки! Простите! Я же не знал! Я больше не буду!". Точно, не будешь. Бог простит.
А как же курные избы? Сотни тысяч жизней против, ну, максимум, пары десятка. Всё же понятно - такая очевидная арифметика. И очевидные, логичные, единственно разумные выводы. Сиди тихо, не рыпайся, не рискуй. Ты тут, на всю "Святую Русь" - самая главная ценность. В сейф бы, тебя, Ванька. Для сохранности. За три замка.
"И велю залить цементом
Чтобы не разрыть".
Только... команда посыплется. Нет, можно и новых найти. Но слава - останется. "Боярич своих бросил". И не отлипнет. "Добрая слава - лежит, а худая - бежит" - наше, народное. Нашим народом многократно проверенное, реализованное и сбеганное.
Как хорошо быть одному. Без заботы о репутации, без груза ответственности. Ухватил косу и пошёл... "в аут". Аутизмом заниматься. А здесь... Здесь репутация - условие выживания. "Береги сапоги - с нову, а честь - с молоду". И не только со своего "молоду". Здесь же родовая организация общества. Какой-то прадед в каком-то своём "молоде" разок накосячил, и всем его потомкам не отмыться. Как говорил старый Болконский князю Андрею о Наташе Ростовой:
– - Ростовы? Не умны и не богаты.
И плевать - хорошенькая она или уродина, умница или дурочка. Чувства там какие-то... Хоть её, хоть собственного сына. И уже старый, много повидавший, неглупый человек обижает и насмехается над шестнадцатилетней влюблённой девчонкой. "А... Она из этих... из Ростовых".