Париж был так прекрасен…
Шрифт:
– А чему там учили? – полюбопытствовал Ив.
– Да ничему!
– Совсем ничему?
– Почти. Читать и писать…
– От руки?
– И от руки тоже.
– Уже дело. Это теперь редкое умение.
– И какой от него прок? – спросила Дора.
– В данной ситуации, может, и никакого. Но ведь все может измениться. Вдруг вся электроника выйдет из строя?
– Ну да! – Дора скептически хмыкнула, Ив тоже улыбнулся.
– Ладно, это побоку. А еще?
– Еще?
– Чему учили?
– Тому, что и везде. Евростандарт. Такая игра в учебу. Будто ты сам не знаешь.
– Представь себе, не знаю. Стандарты меняются слишком быстро. Что-то, конечно, примерно представляю, например, арифметику: показывают мультики с мушкетерами, которые все убивают и убивают гвардейцев кардинала и хвастают, кто больше людей уложил, я – три, ты – семь, он – девять, умножаем, вычитаем, делим, авось, и что-то при этом запомним.
Дора засмеялась.
– Ну может, не столь просто, но… Историю, например, дают в виде реконструкций, Жан-простак на машине времени отправляется в прошлое и смотрит, что там… Понимаешь, беда ведь не в этом, в конце концов, никто читать учебники не запрещает, и библиотека есть, не только электронные книги, но и бумажные, только вот, хочешь – учи, не хочешь – не учи, никто ничего не скажет…
– А свидетельство
– Конечно. Правда, есть особые классы, туда берут способных. Если берут, то заставляют подписать бумажку, что ты согласен с их условиями. То есть ты обязан выполнять все задания и вести себя тихо, а то могут выставить с урока, а если не учишь, что задают, то из особого класса исключат и пошлют обратно в обычный. Не знаю, зачем это.
– Ну как? – усмехнулся Ив. – Государству ведь нужны управленцы и специалисты, не то оно развалится. Вот их и готовят из способных и прилежных, больше, к несчастью, из прилежных, чем из способных, последние ведь могут быть и задиристыми, а возиться с такими неохота. В любом случае, несколько процентов поколения идут в дело, а остальные – на пособие.
– Мне как-то предлагали перейти в такой класс. Гуманитарный. Но я отказалась. Зря, наверно.
– Зря. А почему?
– Не знаю. Девочки отговорили. Свободы меньше. И баллы ставят всякие. Так-то никаких баллов нет, и все вроде равны, а там больше-меньше, и сразу как будто кто-то лучше, а кто-то хуже.
– Но ведь так и есть.
– Наверно. Но когда тебе тринадцать, выделяться не хочется.
– Это верно, – кивнул Ив. – Ну а что за привилегии такие? Твои родители ведь за них платили.
Дора вздохнула.
– Главное, что территория огорожена, и ее охраняют. Вооруженные люди. Которые не позволят, например, чтобы внутрь ворвались какие-нибудь террористы или просто спятившие ученики с автоматами и всех перестреляли или взяли в заложники. Или заявились наркодилеры со своим товаром и стали предлагать его прямо в классах, говорят, в обычных школах это запросто. И вообще туда не пускают посторонних.
– Например, педиков, которые приходят в школы, выбирают мальчиков покрасивее и завлекают в свои клубы.
– Ну этого, конечно, вслух не говорят! – Дора даже испугалась, вдруг услышит портье, донесет, иди потом плати штраф. – Просто посторонних. И, кстати, эта школа стопроцентно светская, верующих туда не берут.
– Мусульман то бишь.
– Почему именно мусульман?
– А потому что ныне никто иной в бога не верит… Словом, нашли благопристойный выход. Хотя странно, что и такое разрешают, а как же права верующих?
– Так для них ведь тоже особые школы есть.
– Да. Ну что ж, мне все ясно. – Ив вдруг ударил ладонью по столу, словно что-то припечатал, и встал. – Ладно, на сем завершим. Спать пора.
Дора подняла на него испуганный взгляд.
– А о себе ты не расскажешь?
– В следующий раз. Какой у твоей комнаты номер?
– Двадцать восемь. У меня и видеофон есть.
– Видеофоны горят, как свечки. Дешевый, небось? Адрес надежнее. Но, если хочешь, можешь и фон дать.
Они были уже у двери, когда Ив вдруг спросил:
– А кто ты по национальности?
– Евро, – ответила Дора удивленно.
– Это гражданство, а не национальность. Я имею в виду… Французская кровь в тебе есть?
– Есть. У меня мама была француженка. То есть наполовину. Дед был француз, а бабушка – немка. А с папиной стороны нет, там все с востока. В смысле, из Восточной Европы.
– Понятно. Ладно, я пошел. Спокойной ночи.
Когда Дора осторожно отперла дверь своего двадцать восьмого номера, внутри было темно и тихо, соседки по комнате, которых она про себя называла сокамерницами, спали. Она сняла туфли, чтобы не стучать каблуками, прошла босиком к своей кровати, разделась, нащупав ближайший стул, бросила на него одежду и проскользнула в ванную. Ванны, собственно, там не было, только крохотная душевая кабинка, облицованная простеньким белым кафелем, кабинка, раковина, унитаз, несколько полочек и маленькое зеркало, перед которым она остановилась и стала себя разглядывать. Золотисто-каштановые волосы, прихваченные на затылке резинкой, длинные, она не стриглась, чтобы избежать лишних расходов, пышный пучок лежал у нее между лопатками, зеленовато-карие глаза, пухлые губы, правильный овал лица, нежная шея… дальше видно не было, но она знала, что и прочее у нее вполне на уровне, почему бы… интересно, сколько ему лет, не меньше тридцати, может, тридцать два, а то и тридцать пять… Где он живет, чем занимается, судя по одежде, не богаче нее, хотя хорошо одеваться теперь не принято, дурной тон… да и опасно, говорят, на тех, кто чересчур разряжен, нападают, обрызгивают краской из пульверизатора или даже разрезают вещи ножом…
Кое-как сполоснувшись под душем, выдававшим крошечные порции воды с интервалами чуть ли не в минуту, Дора вытерлась стареньким полотенцем и забралась в постель, но заснуть не могла. В почти непроглядной, уличных фонарей поблизости не было, темноте тихо посапывали соседки, хорошо еще никто не храпел, случалось и такое, девушка, подававшая вместе с ней завтрак, жаловалась, что в одной комнате с ней живет женщина с больными бронхами, которая храпит или хрипит и не дает остальным спать, это была вовсе не редкость, особенно у людей постарше. У них в комнате жили женщины молодые, впрочем, у соседства с ними был другой недостаток, они водили к себе мужчин, конечно, их тоже можно понять, но спать под аккомпанемент стонов и придыханий вовсе не сахар, тем более в такой тесноте. Она мысленно обвела взором помещение, в гостиничные времена это, скорее всего, был номер на двоих, максимум на троих, теперь здесь стояли четыре узкие кровати, при каждой тумбочка, а в середину еще впихнули круглый стол со стульями… кровать, тумбочка и жесткий стул, вот и все ее имущество… то есть не ее, а то, которым она имела право распоряжаться за плату, которую ежемесячно вносила, примерно половину пособия… да, еще отсек во встроенном шкафу в коридоре с одеждой и обувью, вот они в самом деле принадлежали ей, одежда, обувь, украшения – бижутерия, разумеется, да дешевая электроника, видеофон и карманный компьютер, сделанные в каком-нибудь Занзибаре, китайскую или индийскую на пособие не купишь, даже если добавить к нему деньги, выслуженные в столовой… счастье еще, что пособие никто не отнимал или хотя бы урезал, несколько десятилетий назад, говорят, его получали только безработные… Конечно, времена изменились к лучшему, лет двадцать назад бездомные жили буквально на улице, спали на скамейках в парках и тому подобное, она немало наслушалась о тех ужасах, сейчас существовали хотя бы приюты, правда, тогда бездомных было меньше, один из десяти, теперь же почти половина… все равно! Страшно подумать, что с ней сталось бы, если б ее беда обрушилась на нее в ситуации, бытовавшей
Так что после школы она была только рада, что к ней не приставали, то есть приставали, конечно, порой так настойчиво, что проще было уступить, чем изыскать предлог для отказа… можно подумать, тут нужен предлог, какого черта, не хочу, и все, а у нее не получалось, поднимали на смех, долбили всякую ерунду вроде «аппетит приходит во время еды», но постепенно она все-таки научилась говорить «нет», и уже целый год жила себе спокойно и… И? Бездумно. Ну и правильно. Что толку задумываться, вот представишь себе, что так пройдет вся жизнь, и кинешься в Сену или с Эйфелевой башни, последнее, впрочем, не всякому по карману, на башню пускают по билетам, а те безумно дорогие… Конечно, когда трата – последняя в жизни, о сбережениях печься нет смысла, и однако большинство предпочитало Сену, ночью, чтобы не выловили, рассказывали, что по утрам из реки достают сотни трупов, но это, наверно, преувеличение… Веселенькие однако мысли приходят в голову! Чтобы отвлечься, она стала думать о новом знакомом, интересно, чем он занимается, где живет, действительно ли носит пистолет, пьет или колется, нет, непохоже, но какая-то девушка у него наверняка есть, а жаль…За этими размышлениями она и заснула.