Париж был так прекрасен…

Каспер Гоар

Утро было ясное, совершенно безоблачное, какие в Париже даже летом случаются не часто, теплое, но не жаркое. Бульвар Османа был полон народу, начался месяц скидок в Больших магазинах, и толпы людей, спешивших избавиться от с трудом или без отложенных денег, текли по тротуарам непрерывным потоком. Дора не особенно рвалась делать покупки, боясь потратить из только вчера полученного пособия больше, чем могла себе позволить, но когда Эмма, соседка по комнате, стала по очереди уговаривать девушек составить ей компанию, все-таки согласилась, подумав, что вдруг повезет, удастся купить какую-то недорогую обновку, и когда объявится Ив… если объявится… Обычно от Эммы она старалась держаться подальше, хотя как будто у них было немало общего, возраст, положение, но многое их и отличало, и, в первую очередь, то, что вызывало у Доры зависть, смешанную с удивлением, Эмма имела мать, еще не старую, вполне здоровую, обитавшую в отдельной маленькой квартирке, не богатую, но более или менее обеспеченную, и Эмма вполне могла жить с ней, но не жила, более того, встречалась с матерью редко и неохотно, а на вопрос, почему сразу после школы ушла из дому, отвечала, что выбрала свободу. Под свободой она понимала, кажется, почти ежедневную смену партнеров, часть из которых неизбежно появлялась в приюте, то были особи мужского пола разного пошиба, в основном, не слишком высокого, к чему ей все это, Дора не очень хорошо понимала, особых радостей неуклюжее барахтанье в постели Эмме вроде не доставляло, судя по всему, в этом отношении она недалеко ушла от самой Доры, кажется, она просто считала подобный образ жизни естественным, нельзя же без любви, сказала она как-то соседкам, полагая, видимо, что ее похождения и есть любовь. Неудивительно, что она могла знать о любви, откуда, книг она отроду не читала, смотрела кино, а там любовь такая и есть, некрасивые актеры и актрисы, с каменными лицами пыхтящие, как чайники, то в одной, то в другой постели, вот и Эмма ночью пыхтела, вечера проводила в кинотеатрах, просматривая нашумевшие фильмы, в которых свои представления о любви и черпала, или в дискотеках, где выискивала уже этой якобы любви объекты, а днем валялась на кровати с компьютером, предаваясь безудержному интернет-общению, друзей во плоти у нее, кажется, не водилось, как, впрочем, и у большинства современных людей. Как и у самой Доры, в школе у нее было несколько подружек, но позднее она все отношения с ними прервала, из гордости, они ведь жили совсем другой жизнью, в нормальных домах, с родителями, иначе быть не могло, кто-то же оплачивал их учебу, раскатывали на собственных автомобилях, пили кофе в уличных кафе, к которым она и близко не подходила, на пособие по подобным заведениям не погуляешь, а позволить платить за себя богатым приятельницам она не хотела… Знакомиться же в интернете, прикидываясь не тем, кто ты есть, играть роль или даже разные роли, как поступали многие, жившие виртуальной жизнью, совсем не похожей на реальную… нет, это было не в ее вкусе, она не любила врать… и потому была совсем-совсем одна.

Поход оказался успешным, она купила две блузочки, пестрые, одна в зеленых тонах, другая в желто-оранжевых, Эмма так набрала целую охапку вещичек, штук шесть или семь, откуда у нее деньги, Дора не знала, вряд ли она брала их у своих приятелей, скорее, экономила на еде, ее ведь через день кто-нибудь приглашал на ужин.

Когда они со своими пакетами, Эмма – большим, Дора – маленьким, дошли до Оперы, их удивило необычное для этого места оживление, вокруг была масса народу, многие огибали здание, торопясь на площадь, со стороны которой доносился неясный шум.

– Что там такое? – пробормотала Дора, а Эмма предложила:

– Сделаем кружок через Итальянцев?

Выбравшись на площадь Оперы, они оказались в гуще людей, выходивших из метро и останавливавшихся, чтобы разобраться в происходящем, большинство стояло лицом к Авеню де л, Опера, по которой в сторону Риволи тек людской поток, не только заполнивший тротуары, но и захлестывавший проезжую часть, самые нетерпеливые, выбравшись из вязкой толпы, бежали по мостовой, не разбирая дороги, в воздухе висели крики, гул голосов, гудки застрявших в этом половодье автомобилей.

– Что случилось? – спросила Дора одного, другого, и кто-то наконец ответил:

– Взорвали Лувр!

– Кто?!

– Наверно, исламисты, кто еще!

– Пойдем туда? – повернулась Дора к Эмме, но та посмотрела на свой объемистый пакет и покачала головой.

– Мне надо занести это домой.

– Возьми и мой, – попросила Дора.

– Давай.

Перебравшись на Авеню де л, Опера, Дора попала в негустую, но чрезвычайно текучую людскую массу, ей приходилось все время лавировать среди быстро шагавших мужчин, она сразу приметила, что толпа состоит большей частью из мужчин, при том главным образом, белых, удивилась было, но потом поняла, все потому, что они ничем не заняты, почти полное исчезновение физического труда оставило без дела тех, кого когда-то называли простым народом, в сфере услуг и на государственной службе приоритет имели женщины и всяческие меньшинства, само собой, чернокожие, желтокожие, люди с ограниченными возможностями и так далее и тому подобное, закон о дискриминации вбирал в себя все новые категории притесняемых. Вот и… Шли отнюдь не молча, помимо возмущенных возгласов и ругательств, ее слуха достигали откровения, от которых она нервно вздрагивала.

– … пора с этим кончать!

– … скажи, с этими!

– … вышвырнуть всех вон!

– … всю их родню сажать или высылать!

И на не совсем ту тему:

– … он мне говорит, выкладывай пятьсот евро штрафа, а я ему: слушай, приятель, если я назову негра африканцем, он от этого побелеет?

– … повесили, штаны спустили, а в задницу банан засунули – угадайте с трех попыток, кто это?

Ответом на последнее был короткий, но громкий хохот.

И еще:

– Жаль, ей-богу, что войны нет, как бы я в автомат вцепился! А лучше – в пулемет…

– Что война? Там такие же будут, как ты, бедолаги. Нет, с автоматом хорошо к политиканам наведаться.

– А еще лучше в Брюсселе пострелять. В этих их евроструктурах.

И опять.

– … после смерти жены он запил, любил ее очень, сразу прицепились, забрали дочь и передали на воспитание парочке лесби, когда он узнал, достал где-то револьвер, пошел, застрелил обеих, а потом дочь и себя… в любом случае, ребенка не вернули бы…

– да, торговцы детьми это сила, у них все схвачено, в нашем доме живет одна из их шпионок, стоит где-нибудь детскому плачу послышаться, тут же звонит, и какая-нибудь подлюга из ювенальной юстиции тут как тут, на днях женщины на нее напали, избили, исцарапали, даже в полицию не пожаловалась, больно выгодный у нее бизнес, можно и порку стерпеть…

– … вообразите себе, эта сволочь Гайяр сказал в интервью, что арабов, которые насилуют женщин в переулках, тоже можно понять, до своих баб им, видишь ли, не добраться, у них мораль, а ведь у молодых ребят потребности…

Говорили не двое, не трое, многие, разные люди, обрывки подобных высказываний достигали ушей Доры со всех сторон, она сжалась, думая, как это все страшно, сколько в человеке злости, между тем, толпа становилась все гуще, у Комеди Франсез она совсем увязла, впрочем, все-таки ее вместе со всеми остальными куда-то несло, она с ужасом ждала, когда откроется вид на Лувр, и она увидит дымящиеся развалины, и когда ее вынесло на Риволи, и оказалось, что Лувр цел, по крайней мере, с этой стороны, она испытала несказанное облегчение, собственно, так трястись, наверно, и не следовало, весь Лувр сразу взорвать не могли, на это понадобилась бы атомная бомба.

Риволи была забита людьми, транспорт, наверно, пустили в объезд, ни одного автобуса, а тем более машин, видно не было, толпа захватила и проезжую часть и, медленно двигаясь направо вдоль стены Лувра, огибала ближнее крыло и, смешавшись с другой толпой, двигавшейся навстречу с той стороны Риволи, вливалась во двор Наполеона… Дора удивилась, что нигде нет полицейских, которые пытались бы эту людскую массу повернуть вспять или хотя бы задержать, но, оказавшись в виду арки Карузель, поняла, что преграду толпе создали там, двор был оцеплен и полон людей в форме, и, посмотрев туда, где таких собралось больше всего, она, похолодев, наконец увидела то, что представляла по дороге, ближняя часть крыла… Денон, кажется, так?.. и дальняя, прилегавшая к Старому Лувру, были целы, но середина превратилась в груду руин, у них уже гудели какие-то машины с кранами, суетились люди, разбирали обломки, под которыми наверняка были тоже люди. Люди и?.. Она не могла сообразить, что за залы расположены в том месте, хотя в школьные годы их несколько раз водили в Лувр, но он слишком велик и полон всего, так что запомнить, где что висит, мог только завсегдатай…

Каким-то образом ей удалось пробраться к самому оцеплению, она оказалась невдалеке от памятника Людовику, поднявшись на цыпочки, попыталась разглядеть, что, не знала сама, и вдруг увидела Ива. Он стоял внутри оцепления в десятке метров от нее и разговаривал с парой хмурых мужчин в штатском, на нем были те же старые джинсы, что и в прошлый раз, однако вместо майки синяя трикотажная рубашка с короткими рукавами, она пожалела, что не успела надеть новую блузку, но тем не менее крикнула:

– Ив!

И он обернулся. Не только обернулся, но оставил своих собеседников и подошел к ней.

– Медора! Что ты здесь делаешь?

Она растерялась и пролепетала:

– Что и все.

Ив хмыкнул. Она попробовала объяснить:

– Я хотела увидеть…

– Ну и? Увидела?

Она безмолвно кивнула.

– Собираешься тут остаться?

Она замотала головой.

– Тогда пойдем.

Он огляделся, Дора думала, что он прикажет ее пропустить, но ничего подобного он не сделал, а сказал: