Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
«Одни были наряжены зеленщиками, уличными зазывалами, угольщиками, грузчиками с рынка, старьевщиками, тряпичниками, шарманщиками, другие нацепили на голову парики, из-под которых выбивались волосы совсем другого цвета, на лицах третьих красовались фальшивые бороды, усы и бакенбарды, четвертые волочили ногу, словно почтенные инвалиды, и выставляли напоказ маленькую красную ленточку в петлице. Они пересекали неширокий двор, скрывались в доме и вскоре являлись преображенными, без усов, без бород, без бакенбард, без париков, без заплечных корзин, без деревянных ног и рук на перевязи: все эти ранние полицейские пташки разлетались с первыми лучами восходящего солнца».
Если использовать шпионов-доносителей Жиске, можно сказать, был обязан по долгу службы, то другие его деяния были в моральном отношении куда более предосудительны: ходили упорные слухи, что он берет обильные взятки, например, за разрешение открыть новые линии омнибусов или горячие бани
Найти ему замену оказалось непросто: нужен был человек надежный, но совсем не похожий на Жиске. Наконец, 10 октября 1836 года префектом парижской полиции был назначен Габриэль Делессер – человек состоятельный, из хорошей семьи, банкир и коммерсант во втором поколении. В июле 1830 года он сражался на парижских улицах в рядах восставших, а затем в течение четырех лет командовал бригадой национальной гвардии. Хотя управлять полицией «в белых перчатках» практически невозможно, Делессер сумел, оставаясь на посту целых двенадцать лет (до самого начала Февральской революции 1848 года), не запятнать себя никакими темными делами. Напротив, он запомнился парижанам как человек уникального трудолюбия, хорошо выполнявший свой профессиональный долг. При нем улучшилось снабжение городских рынков (благодаря тому, что торговцам была предоставлена б'oльшая свобода), усовершенствовалась работа городского транспорта, стали более гуманными условия содержания заключенных в тюрьмах.
Характерны прозвища, которыми наградили двух «июльских» префектов полиции современники: Жиске называли «префектом с кулаками», а Делессера – «префектом-филантропом». «Филантроп» работал не только в своем кабинете. Он ежедневно объезжал город – верхом, безо всякой охраны, и его личное мужество вызывало уважение парижан. Чтобы обеспечить их безопасность, Делессер реформировал систему ночных дозоров, и теперь по самым пустынным и отдаленным районам города патрули проходили каждые полчаса.
В этих дозорах помимо штатных полицейских принимали участие муниципальные гвардейцы. Муниципальная гвардия (общим числом 1443 человека) заменила парижскую королевскую жандармерию, которая была распущена в августе 1830 года за слишком рьяную защиту предыдущей династии. Хотя набирал муниципальных гвардейцев военный министр, они находились в распоряжении префекта полиции. В борьбе за порядок на парижских улицах Делессер делал ставку именно на муниципальных гвардейцев, так что к концу Июльской монархии их число увеличилось вдвое. В их обязанности входило дежурство в театрах во время представлений, в портах и на рынках, но префект полиции мог использовать их и в любых других целях.
Все это позволяло парижским «силовикам» оперативно реагировать на появление в городе шаек воров и грабителей. Например, в конце 1844 года на Елисейских Полях каждую ночь кто-то нападал на одиноких прохожих: сбивал их с ног и грабил; парижане были в ужасе и начали носить при себе целый арсенал из кинжалов, ножей и шпаг-тростей. Полиция немедленно приняла меры – арестовала около полусотни жуликов и воров, после чего ситуация в городе нормализовалась.
Русский путешественник В.М. Строев оценил работу парижской полиции очень высоко. Префект полиции, пишет он, «наблюдает за безопасностию жителей и имеет в своем ведении полицейских комиссаров, пожарную команду и городскую гвардию (жандармов), тюрьмы и смирительные домы, наемные кареты и рынки. Он выдает паспорта, забирает нищих, наблюдает за гостиницами и публичными местами, церквами, театрами, клубами и пр. Он же заботится о чистоте города, свежести припасов, о порядке на бирже, на Сене, везде, где требуется полицейский надзор. В каждом квартале есть полицейский комиссар (частный пристав), представляющий Префекта. Их 48; они распоряжаются хожалыми (sergents de ville), которые составляют полицию. Нет ни будочников, ни будок. Полиции не видно, но влияние ее везде ощутительно. При малейшем шуме являются сержанты, схватывают виновного и исчезают. Парижская полиция устроена превосходно; она все знает, все видит и всегда отыскивает преступников и покражи. Пожарные (sapeurs-pompiers) составляют особый корпус, одеты щеголевато, даже лучше армейских солдат. Они выбираются из сильных молодых людей, обучены гимнастике и взбираются по веревкам на крыши домов, как кошки. Городская гвардия (garde municipale) набрана из старых солдат и славится своею храбростию. Во время беспорядков она всегда впереди».
Луи-Филипп был особенно признателен Делессеру за то, что префекту удавалось держать в узде политических противников Орлеанской династии; для этого он так же, как и его предшественник Жиске, использовал тайных агентов. При Делессере случались и покушения на жизнь короля, и попытки свержения королевской власти, но благодаря эффективной работе полиции ни одна из них не увенчалась успехом. Например, в феврале 1837 года был
Если муниципальная гвардия служила надежной опорой власти, то гвардия национальная постепенно теряла свое значение. Менялся ее социальный состав: охотно несли службу только мелкие лавочники, а более состоятельные и более образованные горожане уклонялись от дежурств под любыми предлогами. Образ национального гвардейца в общественном сознании тоже претерпел существенные изменения. В 1830 году, во время Революции и сразу после нее, национальные гвардейцы выглядели в глазах парижан глашатаями и защитниками новой Франции. Но во время республиканских восстаний начала 1830-х годов национальная гвардия встала на сторону властей, которые, со своей стороны, также отвечали ей доверием: с 1834 года ее офицеры не назначались, а выбирались. Все это компрометировало национальную гвардию в глазах той части общества, которую сейчас бы назвали либеральной интеллигенцией (литераторов, журналистов, художников); в результате гвардейцы-лавочники сделались воплощением всего пошлого, косного и мещанского.
Утратив доверие общества, национальные гвардейцы потеряли веру в себя, а с нею – и готовность защищать «июльский» режим. Во время республиканского восстания в мае 1839 года они, как свидетельствовал русский агент Третьего отделения в Париже Я.Н. Толстой, «никогда еще в такой мере не уклонялись и не выказывали своего нежелания участвовать в подавлении мятежа»; победу властей в 1839 году обеспечила не национальная, а муниципальная гвардия.
Если в лице Габриэля Делессера июльские власти нашли, наконец, такого префекта полиции, на которого они могли полностью положиться, то с кандидатурой на пост префекта департамента Сена у них в первые послереволюционные годы было много проблем. Деятельность Лаборда, Барро и даже Бонди, продержавшегося на этом посту два года (1831–1833), трудно назвать успешной. Возможности Бонди были ограничены тяжелым финансовым положением Парижа, который сильно пострадал во время июльских уличных боев; до лета 1832 года длился экономический кризис, вызванный вынужденным снижением налога на ввозимые в Париж продукты (octroi). Это были объективные трудности, но неудачи Бонди имели и субъективные причины: из-за авторитарного стиля правления он все время конфликтовал с парижским Муниципальным советом, которому пытался навязать свою волю. В результате 21 июня 1833 года Бонди был смещен.
Его преемником стал граф Клод-Филибер Бартело де Рамбюто, продержавшийся на посту префекта департамента Сена до самой Февральской революции 1848 года (так же, как Делессер на посту префекта полиции). Рамбюто был выходцем из семьи бургундских дворян; административную карьеру он начал еще при Наполеоне и продолжил ее в эпоху Реставрации. В 1827 году Рамбюто был избран в палату депутатов, где заседал в рядах левой оппозиции; депутатом он оставался до июня 1833 года – до самого момента его назначения на ответственный пост префекта. Отношения с Муниципальным советом у него с самого начала складывались лучше, чем у предшественников, – даже после того, как этот Совет стал выборным.
Выборность муниципальных властей была обещана французам еще Хартией 1830 года, но закон о правилах этих выборов был принят лишь 20 апреля 1834 года, после долгих и мучительных парламентских дискуссий. Теперь в Генеральный совет департамента Сена должны были войти 44 человека: 36 выбранных в Париже (по трое от каждого из 12 округов) и 8 избранных в двух «загородных» округах департамента – Со и Сен-Дени. Замена назначения выборностью должна была, разумеется, способствовать демократизации управления, однако новый закон довольно жестко ограничил круг избирателей. В него вошли только так называемые политические избиратели – те парижане, которые платили в год не менее 200 франков прямых налогов (этот же ценз был определен для избирателей депутатов), а также некоторые представители административной и интеллектуальной элиты. Среди них – судьи, академики, адвокаты и стряпчие, не меньше трех лет владеющие конторами в департаменте Сена; отставные офицеры, получающие пенсию не меньше 1200 франков и проживающие в Париже не менее пяти лет; врачи, практикующие в Париже не менее 10 лет. В общей сложности число «политических избирателей» не превышало 17 000 (между тем в департаменте Сена проживало около миллиона человек). Каждый кандидат должен был получить больше половины голосов избирателей; если он не набирал их в первом туре, голосование производилось вторично.