Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
Те, кто потерял работу, могли воспользоваться деньгами сберегательных касс взаимопомощи – в том случае, если они состояли в одном из обществ взаимопомощи и вносили в его кассу ежемесячные взносы. При Империи власти опасались проявлений солидарности такого рода, а в эпоху Реставрации отношение к ним стало гораздо более снисходительным. Порой власти даже оказывали таким ассоциациям денежную помощь: например, в мае 1821 года префект Шаброль принял их председателей в Ратуше и вручил им 50 тысяч франков. Впрочем, полиция все равно смотрела с подозрением на эту форму самоорганизации рабочих, опасаясь, что они используют ее для предъявления хозяевам своих требований и для организации забастовок. Тем не менее число обществ взаимопомощи умножалось с каждым годом: если в 1818 году их было в Париже восемь десятков, то в 1830 году – уже больше двух сотен. Общества эти, впрочем, были сравнительно малочисленны: самое большое, Общество графических искусств,
Как правило, в подобных ассоциациях состояли только рабочие, однако в исключительных случаях к ним присоединялись и их патроны (как в старинных цехах). Например, в 1818 году было основано общество обойщиков, куда входили также и хозяева; благодаря этому помимо обычных выплат в случае болезни каждому члену общества, вносившему взносы в течение двадцати лет, по достижении 60 лет выплачивалась пенсия в размере 300 франков в год. Впрочем, чаще всего рабочие предпочитали действовать независимо от хозяев. Зато они охотно прислушивались к советам образованных людей: например, члены Филантропического общества помогали им в составлении уставов, а порой оказывали и денежную помощь.
В рабочей среде Парижа в эпоху Реставрации и Июльской монархии рядом с подобными организациями, устроенными на новых основаниях, существовали и такие, история которых уходила далеко в глубь времен. Цеха, сковывавшие свободу ремесленников и торговцев, были отменены еще декретом Национального собрания от 17 марта 1791 года, однако при Империи некоторым из них удалось возродиться: например, в 1810 году вновь возникли цеховые «Палаты» строительных подрядчиков – каменщиков, плотников, кровельщиков. Впрочем, такие цеха оставались исключительным явлением. Иначе обстояло дело с традициями «компаньонов». Эти тайные рабочие братства странствующих мастеров, независимые от оседлых ремесленных цехов, возникли еще в Средние века, но по-прежнему играли значительную роль в жизни Парижа. «Компаньоны» делились на два больших соперничающих союза: Содружество свободного долга и Содружество деворантов (у Бальзака в романе «Феррагус, предводитель деворантов» заглавный герой руководит именно этим союзом). В каждом из содружеств были представлены разные специальности: плотники и столяры, слесари и каменотесы. Зная об их соперничестве, хозяева тщательно следили за тем, чтобы нанимать в одну мастерскую или на одну стройку членов только одного содружества. Отношения между «компаньонами», принадлежавшими к разным содружествам, были очень напряженные, и время от времени дело доходило даже до драк (одна из них, например, произошла в августе 1826 году в ходе строительства Гренельского моста).
Впрочем, драки в рабочей среде случались также между выходцами из разных провинций, между французами и иностранцами. Культ силы вообще был распространен здесь очень широко: не случайно молодежь охотно упражнялись во «французском боксе» (уличный бой, правила которого разрешали удары ногой). Рабочим случалось драться и в трезвом виде, но в воскресные и праздничные дни, когда они отправлялись пьянствовать в кабаки, как городские, так и расположенные за заставами, драки становились почти неизбежными.
Традиции «компаньонов» уходили корнями в глубь веков, однако в рабочем Париже того времени происходили и такие события, которые даже сегодня можно назвать вполне современными: парижане устраивали забастовки, чтобы потребовать от хозяев увеличения жалованья или отказа от найма иногородних рабочих. Любопытно, что поначалу полиция относилась к таким протестам вполне снисходительно и вмешивалась лишь в тех случаях, когда бастующие переходили к насильственным действиям. Даже префект полиции Делаво, известный своими консервативными взглядами, в 1825 году сказал подрядчикам, явившимся пожаловаться на строптивость рабочих-каменщиков: «Разбирайтесь
Отказ от работы с целью «надавить» на хозяев был более или менее обычной практикой, однако такие выступления носили сугубо экономический характер. Попытки либералов привлечь рабочих к политическим выступлениям в 1820-е годы, как правило, успеха не имели. Например, когда в феврале 1823 года либерального депутата Жака-Антуана Манюэля исключили из палаты депутатов, 60 левых депутатов в знак протеста отказались заседать в палате и попытались привлечь на свою сторону трудовой люд. Депутаты уговаривали рабочих кричать на улицах: «Да здравствует Манюэль! Да здравствует свобода!», однако из этого ничего не вышло. Парижские простолюдины в эти годы были озабочены прежде всего собственным пропитанием; политикой они интересовались мало, что и усыпило бдительность властей, которые совершенно не ожидали от парижан бунтарской мощи, какую те проявили в июле 1830 года.
Зато после «трех славных дней» власти постоянно были настороже, и недаром: мятежи в Париже происходили и в июне 1832, и в апреле 1834, и в мае 1839 года. Большую угрозу для властей представляли и грандиозные забастовки. Например, летом 1840 года три тысячи парижских портных отказались перед приемом на работу отмечать свои «трудовые книжки» в полиции: они сочли это требование «оскорбительным для их достоинства и губительным для их интересов» и прекратили работу. Забастовка продолжалась полтора месяца и стоила ее зачинщику, Андре Тронсену, пяти лет тюрьмы, однако трудовые книжки у портных спрашивать перестали. Вскоре прекратили работу плотники, столяры, каменщики – одним словом, почти все строительные рабочие Парижа. Выступления их носили поистине грандиозный характер: так, 3 сентября 1840 года на равнине Бонди собралось 10 000 человек; они требовали сократить рабочий день до 10 часов, а также прекратить практику найма строителей посредниками за полцены. Одновременно забастовали слесари и механики, показавшие себя людьми куда более энергичными и раздражительными, чем строители; у них дело дошло до столкновений с полицией, несколько сотен рабочих предстали перед судом и были приговорены к суровым наказаниям – вплоть до заключения в тюрьму на пять лет. Тем не менее забастовка 1840 года была отнюдь не последней: в 1843 году бастовали печатники, в 1845-м – плотники.
Ювелиры и часовщики, пекари, печатники и краснодеревщики в годы Июльской монархии трудились в прежних условиях, однако рабочие некоторых специальностей уже начали страдать от последствий технического прогресса: это касалось, в частности, тех, кто работал на текстильных фабриках. Механизация производства приводила к уменьшению их жалованья. Кроме того, рабочий день на фабриках постоянно удлинялся, чему способствовала такая техническая новинка, как введение газового освещения. В результате в Париже 1830–1840-х годов нормальным был двенадцати-тринадцатичасовой рабочий день, а порой приходилось работать и дольше. Неудивительно, что забастовщики нередко требовали не только увеличить жалованье, но и сократить рабочий день.
Кроме мастеровых важной составляющей парижского простонародья были грузчики, водоносы, угольщики, слуги, разносчики и уличные торговцы. Здесь тоже существовала своя иерархия. Грузчики подчинялись корпорациям, имевшим монополию на работу в том или ином месте. Например, в порту Святого Бернарда, где разгружали в основном бочки с вином, действовала мощная корпорация, которая договаривалась с виноторговцами о более выгодных условиях работы для «своих» грузчиков. Число работавших в порту Святого Бернарда было ограничено полицейским указом от 31 июля 1817 года: 75 человек сгружали бочки с кораблей на берег, 100 человек водружали их на место внутри склада. Чтобы поступить на работу в этот порт, грузчик должен был заплатить 50 франков (сумма по тем временам весьма значительная), а затем ежедневно выделять из своего заработка 50 сантимов на нужды корпорации; зато если такой грузчик становился жертвой несчастного случая, за весь период временной нетрудоспособности он получал свой заработок полностью. Впрочем, таким порядком грузчики были обязаны не столько деятельности корпорации, сколько тому, что порт Святого Бернарда принадлежал государству. Грузчики частных портов пытались добиться для себя подобных условий, но тщетно.
Государство регламентировало также разгрузку угля и поставку его горожанам; в частности, «парни с лопатами», разносившие уголь по домам, получали от полиции разрешение на работу и бляхи с номерами. В отличие от них, гораздо более многочисленные разносчики дров трудились неорганизованно, частным образом.
Особый разряд грузчиков составляли те, кто подтаскивал крючьями к берегу бревна, сплавляемые по Сене. Платили им довольно хорошо, по 6 франков в день, но условия труда этих грузчиков были крайне тяжелы: они вынуждены были целый день стоять по колено, а то и по пояс в воде. От простуды и ревматизма они лечились вином или водкой, вследствие чего их часто настигала белая горячка.