Париж в любви
Шрифт:
Я совершила пробежку с Алессандро, потом, преодолев 108 ступеней, поднялась на шестой этаж, ввалилась в квартиру и бросилась на ковер в гостиной, чтобы прийти в себя. Мило встал со своей бархатной подушки и подошел посмотреть, что происходит. К всеобщему восторгу он улегся рядом со мной и перевернулся на спину, чтобы мы могли тяжело дышать в унисон.
Самые счастливые минуты в жизни Анны — это когда Лука снисходит до того, чтобы с нею поиграть. Сегодня днем Лука, развалившись в кресле, изображал короля, в то время как Анна танцевала вокруг него, размахивая волшебной палочкой. Как вы уже поняли, Анна — страстная поклонница Гарри Поттера, тогда как Лука предпочитает
Сегодня я с детьми пошла в Парк Кашине, огромное бывшее поместье, теперь ставшее общественным парком. Там еженедельно устраивают самый большой открытый рынок во Флоренции, где продается все, от корзин для мусора до овощей и одежды стоимостью в пару евро. А главное, тут можно найти длинные полупрозрачные занавески, на которых вышиты цветы или геральдические лилии — эмблема Флоренции.
Благодаря итальянскому парикмахеру мои белокурые волосы стали ярко-оранжевыми. Алессандро с ухмылкой заметил: «Совсем другое дело». Мое израненное эго утешил Лука, сказавший: «Вау, ни у одной мамочки в пригороде нет таких волос». На этой неделе — крайне не вовремя — мы с Алессандро отбываем в Венецию, где я должна прочесть научную лекцию перед специалистами по Шекспиру. Ручаюсь, ни у одного из них нет волос, которым позавидовал бы Рональд Макдональд.
Вчера мы бродили по Флоренции, закончив прогулку в изумительном магазине мороженого «Желатерия деи Нери» на улице Нери, за Пьяцца делла Синьория. Если будете в Венеции, попробуйте мороженое с привкусом орехов и инжира.
Прибыв на конференцию в Венецию, мы первым делом отправились из нашего отеля в кафе «Флориан» на площади Сан-Марко. Когда мы с Алессандро были аспирантами, бедными, как церковные мыши, то брали здесь один крошечный чайник на двоих за 7 тысяч лир (в то время 3,5 доллара — маленькое состояние). Теперь мы взяли по чайнику на каждого и сидели, слушая джазовый квартет, игравший «И я думаю про себя, до чего чудесен мир». Наш счет составил 44 доллара — но какая это мелочь по сравнению с радостью от того, что мы вместе, платежеспособные и счастливые.
Сегодня мы побывали в еврейском квартале Венеции. Это старейшее гетто в мире (восходит к началу шестнадцатого века) — крошечный островок, где вынуждены были жить все евреи. Поэтому они строили дома высотой в восемь этажей (лифта не было). Синагоги красивы, как и мемориал в виде поезда, увозившего людей в концентрационные лагеря. Из сотен венецианских евреев вернулось только восемь. Это надрывает сердце.
Венеция подобна сну безумного покупателя: маленькие пешеходные мостики, повисшие в воздухе, приводят к следующим улицам, где в витринах магазинов сверкают золото, бархат и стекло. Улицы сливаются, словно ты все время ходишь кругами — и повсюду возникают новые соблазны.
Сегодня я случайно увидела большую розовую вывеску музея Фортуни. У меня появилась смутная мысль о шелке, и я решила проверить. Джулиано Фортуни (родившийся в 1871 году) был блестящим модельером, который работал с плиссированным шелком и переливчатым бархатом. Не пропустите этот музей: в нем немного сумрачно, но там имеется бархатный диван, чтобы можно было дать отдых усталым ногам и почитать музейный каталог.
Венеция — большой лабиринт, в котором полно лестниц. Система адресов так туманна, что ее невозможно постичь, а поскольку тут практически нет улиц, то я не могу просто сесть в такси, как обычно делаю, заблудившись в других городах. Сегодня я заблудилась, но потом снова оказалась у ресторана отеля «Монако» на Большом канале. Усевшись на террасе, я заказала обильный ланч, состоявший из салата с осьминогом и рыбного супа с шафраном (profumo di zafferano), а также бокала шампанского. Мой официант подумал, что я сумасшедшая, потому что пью шампанское, читая книгу. Но я к этому моменту устала от красоты, и роман, где действие происходит на другой планете и герой напоминает ковбоя, — как раз то, что нужно.
Во время научной конференции, ради которой я приехала в Венецию, был один пренеприятный момент. Весьма профессиональный актер разыграл сценку, изображая мошенника времен Ренессанса. Он взмахнул крошечным пузырьком с «Росой Венеры» в сторону моих оранжевых волос и продекламировал: «Дамы, которые седеют, — это вернет ваши каштановые локоны». Я рассмеялась, но с горечью подумала об итальянском парикмахере, который пообещал вернуть моим белокурым волосам их натуральный рыжий цвет.
Когда мы вернулись во Флоренцию, Марина объявила, торжествуя, что нашла хорошего ветеринара — не то что этот парень, который глумился над талией Мило. Этот новый ветеринар якобы сказал, что Мило не виноват в том, что он — чихуа-хуа весом в двадцать семь фунтов. Это наша вина — потому что мы его кастрировали. «Все стерилизованные собаки страдают ожирением», — сообщила мне Марина. Мы тщетно доказывали, что в Америке полно здоровых собак с нормальным весом, которых лишили одной маленькой детали. Завтра мы летим в Париж, и это, вероятно, неплохо для сохранения мира в семье.
Анна вернулась домой и сказала: «Мы с Домитиллой теперь лучшие друзья!» Это была в самом деле интересная новость. «Как это случилось?» — осведомилась я. «Домитиллу снова выгнали из класса, а я подняла руку и попросилась в туалет. Потом я вышла в вестибюль и дала ей моего розового хомячка, и теперь… — с уверенностью заявила Анна, — она меня любит». Боюсь, ничего хорошего не выйдет из дружбы, в основе которой лежит сделка. Однако я не знала, как высказать это соображение, не показавшись скептиком.
Продолжая читать мемуары Клода о Париже, я поняла, что, пожалуй, он не особенно мне нравится. Клод считал, что «спонтанное чувство юмора» редко встречается у женщин. И, что еще хуже, он заявляет, что женские чары — всего лишь приманка: «ниже — стальные пружины». У доктора Фрейда нашлось бы что сказать насчет этих «стальных пружин ниже».
О бюстах и бюстгальтерах
У мужчин особые отношения со своими пенисами. Они дают им имя, сравнивают их. Я редко встречала женщин, которые превращали бы свои груди в тайных лучших друзей — даже те, кто лукаво называет их «девочками».
Большую часть своей жизни я была удовлетворена своей грудью: она вскормила моих детей в младенчестве и была очень востребована в постели. Этот взвешенный подход отразился на моем ящике с дамским бельем. К двадцати с лишним годам там собралась пестрая коллекция, от простых хлопчатобумажных лифчиков до шелковых бюстгальтеров с кружевами, предназначенных для ночей, когда кому-то захочется сорвать с меня белье зубами. Эти изысканные вещицы были гордостью моей коллекции.
Время шло, я вышла замуж, потом — как ни прискорбно — был рак. Мои кружева и атлас износились и постепенно сменились простыми, а потом и «лечебными» лифчиками с разными вставками. После того как мне сделали искусственную грудь, я стала одержима хлопчатобумажными лифчиками, словно, изгоняя синтетику из моего гардероба и заменяя органическими материалами, я снова стану здоровой и органической. Моими любимыми были два одинаковых лифчика из хлопка, которые изначально были красными, но после нескольких стирок приобрели кирпично-розовый оттенок. Они вытянулись, но мои новые груди остались упругими.