Парижские могикане. Том 2
Шрифт:
— Думаешь, я смогу? — спросила Кармелита. — Возьми меня за руку!
— Ты горишь как в огне.
— Мне кажется, Фрагола, что даже и не будь у меня жара, я все равно не поправлюсь.
Фрагола опустилась перед подругой на колени и взяла ее за руки.
— Сестра моя! — обратилась она к Кармелите. — Где та сила, которой ты только что гордилась? При первом же упоминании о Коломбане ты согнулась, как тростинка, и поникла, словно цветок. Ты не меня обманула, а себя: ты была не так уж сильна, как тебе показалось.
— Я была готова к страданию, а не к радости, Фрагола. Перед страданием я бы выстояла, а радость меня обезоружила.
— Бедняжка!
Кармелита схватила руку Фраголы.
— Он сказал, что еще вернется, да?
— Вернется.
— Когда?
— Скоро, только…
— Что?
— Чтобы ты терпеливее ожидала его возвращения…
— И что?
— Он для тебя кое-что оставил.
На сей раз, как видят читатели, Фрагола не спешила обрадовать подругу. Она боялась нового обморока, который мог быть еще тяжелее, чем первый, принимая во внимание слабость Кармелиты.
— Что-то для меня? — вскрикнула Кармелита. — О, давай скорее!
— Подожди немного, — остановила ее Фрагола: она обняла Кармелиту за шею, притянула к себе и поцеловала.
— Отчего я должна ждать, Фрагола?
— Ну… — тянула девушка, — потому что… Она осеклась.
— Потому что?.. — повторила Кармелита.
— Это большая радость для тебя, и я хочу тебя приготовить.
— Боже мой! Ты меня убиваешь!
— Ради того, чтобы ты возродилась вновь, дорогая сестра.
— Говори, говори скорее, я хочу знать! Что тебе оставил для меня славный Доминик?
— Подарок.
— Подарок? Мне? — удивилась Кармелита.
— Подарок от графа де Пангоэля, драгоценный дар.» сокровище!
Она сопровождала каждое слово своей ангельской улыбкой.
— Фрагола, умоляю тебя, — теряя терпение, вскричала Кармелита, — дай то, что оставил тебе Доминик!
— Позволь мне обращаться с тобой как с ребенком, Кармелита.
Кармелита уронила голову на грудь.
— Поступай как знаешь, но помни, что я могу этого не вынести.
— Вот ты смирилась, ты почти спокойна… до хладнокровия — всего один шаг. Прояви волю, и ты станешь сильной.
— А ну, посмотри на меня! — попросила Кармелита. И, улыбнувшись Фраголе, она продолжала:
— Смотри еще! Ведь ты права, как всегда права!.. Я сейчас прижмусь к твоей груди и просижу так сколько угодно, хоть четверть часа, а ты можешь только потом отдать мне подарок графа де Пангоэля…
Она сделала над собой усилие и, улыбнувшись, прибавила:
— … отца Коломбана!
— Ну, ты просто героиня, — улыбнулась ей в ответ Фрагола, — и я не заставлю тебя ждать.
Она поднялась, но на этот раз ее удержала сама Кармелита.
— Фрагола! Благородная моя, святая моя Фрагола! Кто же тебя научил обращаться с душами лучше, чем это умеют известнейшие доктора? Как умело ты лечишь мои раны! Ах! Мне жизнь мила, когда я держу тебя за руку.
— Ну, пора вознаградить ребенка за послушание, — заметила Фрагола.
Осторожно высвободив свою руку, она подошла к стоявшему за козеткой небольшому шифоньеру розового дерева, на которой лежала реликвия графа де Пангоэля. Фрагола развернула бумагу и протянула Кармелите пакет.
— Мать Коломбана, — сказала она, повторяя подлинные слова графа, — состригла эту прядь с его головки в день, когда он родился.
— Боже правый! — вскричала Кармелита, набрасываясь . на прядь волос, словно львица, нашедшая своего малыша. — О Господи! Это волосы моего Коломбана!..
И в первый раз со времени смерти Коломбана душа девушки, опустошенная и холодная, как гробница, наполнилась несказанным счастьем.
Кармелита взяла в руки прядь, поворачивая ее во все стороны, поцеловала несколько раз, омыла слезами, потом поднесла к губам Фраголы.
— Ты тоже любила его как брата, — сказала она. — Поцелуй же его прекрасные волосы, сестра моя!..
XXXIV. ПОРТРЕТ СВЯТОГО ГИАЦИНТА
Улица Железной Кружки, идущая параллельно улице Феру и улице Кассет, во времена описываемых нами событий была одной из самых мрачных в предместье Сен-Жермен. Прохожие бывали здесь редки, о чем свидетельствовала пробивавшаяся между булыжниками мостовой буйная растительность. Казалось, вы находитесь в ограде дома священника или у ворот деревенского кладбища, настолько эта улица — подлинное убежище среди шумного города — дышала глубоким покоем и печальной тишиной.
Но если со стороны улицы Старой Голубятни, где она берет свое начало, улица Железной Кружки темна и мрачна, то со стороны улицы Вожирар, где она заканчивается, эта улица довольно ярко освещена. Выходя к Люксембургскому дворцу, она вбирала в себя солнечный свет, заливавший сад и дворец Медичи. Для ученого, философа, поэта жить на этой тихой зеленой улочке было настоящей мечтой.
Именно там, как мы, кажется, уже сообщали читателям, жил Доминик Сарранти: он занимал третий этаж дома, расположенного напротив особняка графа де Коссе-Бриссака. Все три комнаты, составлявшие жилище аббата, были окрашены масляной краской, как стены кельи, в тон его белой шерстяной рясе. Семь или восемь небольших полотен испанских мастеров, эскиз Лесюёра и набросок Доменикино свидетельствовали о прекрасном вкусе жильца.
К этому дому на улице Железной Кружки аббат Доминик и направился, выйдя с улицы Турнон. Консьержка встретила его радостными восклицаниями и передала ему письмо, при виде которого строгое лицо молодого человека просияло: он узнал почерк — письмо было от отца. Доминик торопливо распечатал письмо. В нем было всего несколько строк.
«Дорогой сын!
Я нахожусь в Париже со вчерашнего дня под именем Дюбрёя. Прежде всего я навестил Вас; мне сообщили, что Вы еще не вернулись, но что Вам переслали мое первое письмо и, значит, Вы скоро будете дома. Если Вы прибудете сегодня ночью или завтра утром, будьте в полдень у церкви Успения, у третьей колонны слева от входа».