Парижские могикане. Том 2
Шрифт:
Это была истинная правда, и такие полицейские правила в самом деле существовали; однако правительство не говорило, что оно само нашло способ обходить их. Запрещалось входить в игорные дома лицам моложе двадцати одного года. Однако по какому признаку узнать возраст — по бороде? Да любой цирюльник приклеит бороду и бакенбарды, так что шестнадцатилетний юнец мигом превратится в совершеннолетнего! Запрещалось делать ставки меньше чем в два франка. Да четверо бедняков устраивали складчину ради того, чтобы иметь право потерять последние жалкие десять су, на которые они могли бы купить хлеба всей семье! Не разрешалось входить в игорные дома в рабочей одежде. Однако владельцы заведений устроили гардеробы, где ремесленник
Что вы скажете об этом гуманном правительстве, с удивлением перечитывая все эти забытые подробности? Очевидно, согласитесь с нами, что никогда еще подстрекательство к моральному разложению не принимало такого размаха!
XXVI. ГАЗЕТЫ, ТЕАТРЫ, ВЕЛИКИЕ ЛЮДИ, ПУБЛИЦИСТЫ, МУЗЫКАНТЫ, ХУДОЖНИКИ, СКУЛЬПТОРЫ, АКТЕРЫ, СКОМОРОХИ
И вот повсюду стали происходить чудеса.
В Алансоне за одно су можно было купить рассказ о великом чуде, случившемся летом 1826 года в округе Донфрон, в Сен-Жан-де-Буа. Такое же чудо происходило почти в то же время и в других городах, в Шербуре к примеру: достойные доверия свидетели, в чьей правдивости не приходилось сомневаться, видели, как из тела Господа нашего Иисуса Христа выступило пять капель крови.
Событие столь же замечательное, хоть и менее чудесное: викария прихода Шато-Гонбер, расположенного на территории Марселя, застали в тот момент, как он насиловал одну из своих прихожанок!
Факт, имевший место в Анси, в Савойе, наделал большой скандал как раз в те дни, когда начинается наш рассказ. В январе умер всеми уважаемый старик, г-н Сас, не успев причаститься; тогда епископ отказал в его погребении и на всякий случай запер с самого утра церковные и кладбищенские ворота. Все жители в знак протеста против оскорбления, нанесенного одному из сограждан, последовали за гробом; старика похоронили на пустыре. Несколько дней спустя сенат города Шамбери предписал епископу безотлагательно выкопать тело старика и захоронить в освященной земле с соблюдением всех церковных обрядов.
Незадолго до того епископ, не желавший отпереть кладбищенские ворота, приказал закрыть театр; однако интендант провинции, не имевший, по-видимому, тех же причин бояться комедии, что его преосвященство, приказал снова открыть театр, к величайшему неудовольствию прелата, и труппа из Женевы приехала туда на гастроли на радость всему городу.
Во Франции было далеко до свободы, царившей в Савойе: директор театра в Амьене получил тому убедительное доказательство. Мадемуазель Жорж, находившаяся в то время в расцвете красоты и таланта, после триумфальных выступлений во французской Фландрии должна была снова играть в Амьене, а оттуда поехать на юг; однако между Сент-Ашёлем и директором театра завязалась тяжба, не позволявшая мадемуазель Жорж покинуть город: она должна была перед отъездом исполнить «Леонида» Пиша, ставившегося тогда во всех театрах Франции; но иезуиты не могли допустить, чтобы на сцене прославлялась победа греков, воевавших во славу креста, ведь в то же время они имели глупость бороться за свободу!
Дело шло к террору — белому террору, это верно, — но все-таки террору. Тюрьмы Италии, Богемии, Испании, заполненные узниками, свидетельствовали об этой отвратительной тенденции.
Сегодня мы знаем, кто должен был принять участие в борьбе, становившейся с каждым днем все более неминуемой; мы знаем их всех — военных, адвокатов, банкиров, ученых, промышленников, артистов, студентов. С этого времени из темноты стали выступать неясные силуэты преемников великих людей 1789 года; несмотря на несходство мнений, все объединялись против общего врага — правительства! Мы скоро вернемся к этим великим людям; но сначала скажем несколько слов о газетах, расхваливавших их на своих страницах или же, наоборот, на них нападавших, в зависимости от того, были эти газеты роялистскими или либеральными. Потом мы вернемся к нашему рассказу о нравах общества (о политических настроениях которого мы сейчас говорим), чтобы продолжить изложение событий, являющихся темой нашего повествования.
Сначала о газетах, а это прежде всего следующие: «Монитёр», старый изношенный барометр, для которого правительства, какими бы они ни были, всегда показывают хорошую погоду; «Звезда», вечерняя газета, выходившая под редакцией г-на де Виллеля, г-на де Пейроне, а также преподобных отцов Годино, Ронсена и компании (газету называли «несчастливой звездой» короля); «Белое знамя» — газета также министерская, погибшая в бою (слава безумству храбрецов!); «Ежедневная», закрывшая собой брешь, подобно «Белому знамени»; «Французская газета», единственный роялистский листок, уцелевший от той эпохи. Кабинет министров выжимал более трех миллионов у добрых парижан для покупки обанкротившихся типографий и создания новых газет, которые никто не читал! Уже давно было известно, что правительство намеревалось насколько возможно уменьшить количество ежедневных изданий и вдвое сократить число собственных газет.
Другие газеты, издававшиеся в это время, — просим прощения, если что-нибудь забудем, — итак, другие газеты: «Дебаты» под редакцией братьев Бертенов; «Конституционалист» под редакцией Этьенна и Жэ; «Глобус» Пьера Перу; «Судебная газета», «Вечернее эхо», «Парижская газета», «Пандора», «Протестантское обозрение», «Энциклопедическое обозрение», «Британское обозрение», «Американское обозрение», «Меркурий».
Великих людей эпохи звали: Шатобриан, Беранже, Ламартин, Виктор Гюго, Кузен, Гизо, Вильмен, Тьер, Огюстен Тьерри, Мишле, Нодье, Лемерсье, Бенжамен Кон-стан, Ройе-Коллар, де Сегюр, Азаис, Казимир Делавинь, Арно, Мери, Бартелеми, Мишо, Дюваль, Пикар, Андриё, Жуй, Скриб; Вьенне, только что выпустивший к тому времени свое «Послание тряпичникам о преступлениях печати», Дюлор, публиковавший свою «Историю Парижа»; Кошуа-Лемэр, обращавшийся к г-ну де Пейроне с «Историческими письмами», в которых спрашивал Палату, почему против министров не выдвигаются обвинения.
Среди ученых тех лет были известны: Араго, Кювье, Бруссе, Жоффруа Сент-Илер, Шомель, Девержи, Пуансо, Тенар, Орфила, Дюваль, Лаплас, Бронньяр, Мажанди, Фурье, Шампольон.
Художники той эпохи: Делакруа, Энгр, Декан, Орас Берне, Деларош, Леопольд Робер, Луи Буланже, оба Жоанно, оформлявшие в это самое время собрание сочинений Вальтера Скотта в издании Госслена.
Скульпторы: Давид, Прадье, Фуаятье, Этекс, только что дебютировавший «Каином».
Музыканты: Россини, Герольд, Спонтини, Мейербер, Буалдьё, Обер, Галеви.
Певцы: Нурри, Дабади, Левассёр, Шоле, Поншар, Алексис Дюпон; певицы: Дабади, Сенти, Риго, Паста, Малибран.
Музыканты: Паганини, Байо, Брод, Лист, Тюлу, Вог, Штокхаузен, Галлей, Рено, Калькбреннер, Генрих Херц, Лафон; г-жа Штокхаузен, Мартенвиль, Лаба.
Не угодно ли вам пойти до конца и перечитать театральные афиши? Да будет так; для нас год 1827 — й — это день вчерашний, точнее, сегодняшний.
В Опере давали «Осаду Коринфа», «Весталку», «Соловья», балет «Астольф и Жоконд», «Венецианский карнавал». В один из ближайших дней объявляли ораторию «Моисей».
На афише Французского театра читаем: «Китайский сирота», «Юный муж», «Ревнивец поневоле», «Тасс», «Два зятя», «Последствия бала-маскарада», иногда — второй акт «Женитьбы Фигаро» (четыре других были запрещены и возвращены на сцену лишь при Мартиньяке по ходатайству барона Тейлора). Только что была исполнена драма в пяти актах Мели-Жанена «Людовик XI в Пероне», триумфально открывшая романтической школе двери театра на улице Ришелье. Объявляли возобновление «Артаксеркса»: надо же было хоть что-нибудь противопоставить Вальтеру Скотту!