Парижские тайны
Шрифт:
— Уехать из Парижа?..
— Да... — быстро сказала Волчица. — И уйти жить с тобою в леса... где у нас был бы небольшой чистенький домик и дети, которых я бы любила всей душой! Знаешь, как бы я их любила?! Так, как может Волчица любить детей от своего милого! А потом, если б ты только согласился, — сказала, затрепетав от волнения, Волчица, — я бы стала теперь называть тебя не своим милым... А своим мужем... потому как без этого мы не получим того места, — с живостью прибавила она.
Марсиаль в свой черед с удивлением посмотрел на Волчицу: ее последние слова были ему непонятны.
— О каком месте ты толкуешь?
— О месте лесного обходчика...
— И я его получу?
— Да...
— А кто мне даст его?
— Покровители той молодой девушки, которую я спасла.
— Да они меня и знать не знают!
— Но я — то ей все про тебя рассказала... и она похлопочет за нас перед своими покровителями.
— Ну а что ты ей про меня наговорила?
— Сам понимаешь, ничего дурного!
— Славная ты моя Волчица...
— А потом, знаешь, в тюрьме быстро начинаешь доверять друг другу; а эта девушка была такая милая, такая добрая, что я, сама того не желая, вдруг почувствовала, что меня так и тянет к ней; да я и сразу догадалась, что она не из «наших».
— А кто ж она такая?
— Этого я не знаю, ничего я в этом не пойму, но за всю свою жизнь я никогда таких, как она, не видала и речей таких не слыхала; она, точно колдунья, сразу узнает, что у тебя на сердце; когда я ей сказала, как сильно тебя люблю, она из-за одного этого проявила сочувствие к нашей судьбе... Она заставила меня устыдиться моей прошлой жизни не потому, что говорила мне резкие слова, ты ведь знаешь, на меня такие слова не действуют, просто она говорила о том, как хороша честная трудовая жизнь, жизнь нелегкая, но спокойная, такая, когда я смогу жить с тобою в глуши лесов, как тебе по душе. Но только она сказала, что, вместо того чтоб быть браконьером, ты станешь лесным обходчиком, а я перестану быть твоей любовницей... а буду тебе настоящей женой, а потом у нас появятся красивые детишки, и они будут выбегать тебе навстречу, когда ты по вечерам будешь возвращаться домой с обхода вместе с собаками и с ружьем за спиной, ну, а потом мы станем ужинать на полянке перед нашей хижиной на свежем ночном воздухе, под сенью высоких деревьев, а потом ляжем спать, довольные и счастливые... Ну что тебе еще сказать?.. Я против воли слушала ее, как слушают волшебную сказку. Если б ты только знал... она так хорошо... так хорошо говорила... что все, что она описывала, я видела как наяву... Будто и не спала, а видела чудесные сны.
— Ах да, верно! Это была бы славная и хорошая жизнь! — воскликнул Марсиаль, подавляя вздох. — Понимаешь, Франсуа еще не совсем испортился, но он, бедняга, так долго жил с Николя и Тыквой, что для него вольный лесной воздух подошел бы больше, чем городской. Амандина помогала бы тебе по хозяйству; ну, а уж я был бы таким лесным обходчиком, какого не часто встретишь: недаром же я был известным браконьером... А ты бы хозяйничала в доме, славная моя Волчица... и потом, как ты говоришь, и дети были бы с нами... чего бы нам еще не хватало?.. Знаешь, когда привыкнешь к своему лесу, чувствуешь себя там как дома. Можешь там целый век прожить, и он промелькнет, как один день... Но, послушай, что это я так размечтался? Знаешь, не стоило тебе говорить мне о такой жизни... кроме сожалений, это ни к чему не ведет.
— Я тебя не прерывала... потому как то же самое, что ты мне сейчас сказал, я говорила там Певунье...
— Как это?
— А вот так! Слушая все ее волшебные сказки, я ей отвечала: «Вот беда, что все эти воздушные замки, как вы сами говорите, в жизни не встречаются, Певунья!» И знаешь, что она мне сказала в ответ, Марсиаль? — спросила Волчица, и глаза ее вспыхнули от радости.
— Нет, не знаю.
— Она сказала: «Пусть Марсиаль на вас женится, вы оба пообещаете вести честную жизнь, и место, которого вы так жаждете, я изо всех сил постараюсь для вас получить».
— Она пообещала для меня место лесного обходчика?
— Да... именно для тебя...
— Но ты верно говоришь, это просто чудный сон. Если для того, чтобы получить это место, надо только жениться на тебе, славная ты моя Волчица, я бы на тебе завтра и женился, будь у меня только на что жить; потому как с нынешнего дня... ты уже мне жена... понимаешь, моя настоящая жена.
— Марсиаль... я и вправду тебе жена?
— Моя настоящая, моя единственная жена, и я хочу, чтобы ты звала меня своим мужем... как будто мы уже в мэрии побывали.
— О, стало быть, Певунья была права... Знаешь, как это приятно сказать: «Мой муж!» Марсиаль, ты увидишь, какова твоя Волчица в хозяйстве, какова она в работе, ты все это увидишь...
— Ну а это место... Ты действительно веришь?..
— Бедная милая Певунья, коли она ошибается... только в том, что другие захотят нам помочь... Но у нее был такой вид, будто она всем сердцем верит в то, что говорит... Кстати, только что, когда я выходила из тюрьмы на волю, надзирательница мне сказала, что покровители Певуньи, люди очень знатные, добились ее освобождения как раз сегодня; это доказывает, что ее благодетели — люди влиятельные и что она сдержит свое обещание.
— Ах! — вдруг закричал Марсиаль, вставая. — Не знаю, о чем мы только с тобой думаем!
— Что такое?
— Эта молодая девушка... она ведь там, внизу, может, она помирает... нам надо бы ей помочь, а мы тут сидим да разговариваем...
— Не тревожься, Франсуа и Амандина там, возле нее; они бы поднялись наверх, случись там что-нибудь, угрожай ей опасность. Но вообще-то ты прав, пойдем к ней; я хочу, чтобы ты сам на нее поглядел, поглядел на ту, что, может быть, принесет нам счастье.
И Марсиаль, опираясь на руку Волчицы, начал медленно спускаться на первый этаж.
Прежде чем они оба войдут на кухню, мы расскажем читателю о том, что произошло, после того как Лилия-Мария была поручена заботам детей.
Глава III.
ДОКТОР ГРИФФОН
Франсуа и Амандина только-только успели перенести Лилию-Марию в кухню и уложить ее возле очага, когда граф де Сен-Реми и доктор Гриффон, которые приплыли на остров в лодке Николя, вошли в дом. Пока дети раздували огонь и подбрасывали в очаг вязанки тополиных ветвей, которые пламя быстро охватывало, весело разгораясь, доктор Гриффон оказывал бездыханной девушке первую помощь.
— Бедняжке на вид не больше семнадцати лет! — воскликнул глубоко растроганный граф.
Потом он спросил, обращаясь к доктору:
— Что вы скажете, друг мой?
— Удары пульса едва различимы; но странная вещь: кожа у нее на лице совсем не посинела, как это обычно происходит, когда человек задыхается, погрузившись в воду, — ответил врач с поразительным хладнокровием, задумчиво глядя на Певунью.
Доктор Гриффон был человек высокого роста, худой, бледный и совершенно лысый, только на затылке у него росли два редких кустика черных волос, которые он старательно зачесывал на виски; лицо со впалыми щеками, изборожденное морщинами от усиленных занятий, было холодное, умное и сосредоточенное.