Парижские тайны
Шрифт:
— Нет!.. Поможем Синему Колпаку!.. Измордуем Скелета! — заявили сторонники Поножовщика.
— Нет... пропади пропадом, Синий Колпак!
— К дьяволу Скелета!
— Вот молодцы, — воскликнул Поножовщик, обращаясь к арестантам, собравшимся вокруг него. — У вас доброе сердце, не хотите убивать беспомощного человека! На это способны лишь подлецы. Скелету все нипочем... Он обречен, вот почему он заставляет вас убивать. Но если убьете Жермена, вам не поздоровится. Послушайте меня: Скелет хочет задушить юношу. Согласен! Но пусть попробует отнять его
Твердость духа, суровое лицо Поножовщика, несомненно, оказывали покоряющее влияние на заключенных, вот почему большинство столпилось вокруг него и окружило Жермена; к Скелету примкнули его сообщники.
Вот-вот должна была начаться схватка, но в эту минуту послышались мерные шаги тюремной стражи. Гобер, воспользовавшись всеобщей суматохой, выскочил во двор, постучал в окошко проходной, с тем, чтобы сообщить о происходящем.
Появление солдат положило конец разыгравшейся драме. Жермена, Скелета и Поножовщика провели к начальнику тюрьмы. Первый должен был подать жалобу, а Скелет и Поножовщик ответить, почему они затеяли драку.
Жермен от страха и боли так ослаб, что вынужден был опираться на надзирателей, которые довели его до соседней с кабинетом начальника комнаты; здесь ему стало дурно; на шее у него виднелись следы железных лап Скелета. Ведь еще несколько секунд — и жених Хохотушки был бы мертв.
Надзиратель, обязанный охранять приемное помещение и, как мы уже говорили, хорошо относившийся к Жермену, оказал ему первую помощь.
Жермен, придя в себя, пережив этот ужас, едва мог размышлять, но прежде всего он подумал о своем спасителе.
— Благодарю вас за вашу заботу, — сказал он надзирателю. — Без помощи этого отважного человека я погиб бы.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше... Мне кажется кошмаром то, что произошло.
— Ну, успокойтесь!
— А тот, кто меня спас, где он?
— У начальника. Рассказывает ему, как возникла драка... Да, кажется, если бы не он...
— Я был бы мертв. Скажите его имя... Кто он?
— Имя... Не знаю, прозвище Поножовщик; бывший каторжник.
— А преступление?.. Может быть, не такое тяжкое привело его сюда?
— Очень тяжкое! Кража со взломом, ночью в частном доме, — ответил надзиратель. — Наказание ему будет такое же, как и Гоберу: пятнадцать, двадцать лет принудительных работ и позорный столб, он же рецидивист.
Жермен вздрогнул; он предпочел бы быть благодарным не столь закоренелому преступнику.
— Ужасно! — воскликнул он. — И все же он стал защищать меня, не зная, кто я, такое мужество, такое благородство...
— Представьте себе, сударь, у них иногда пробуждаются добрые чувства. Важно, что вы теперь спасены; завтра вас переведут в отдельную камеру, а сегодня вы переночуете в лазарете, так распорядился начальник. Ну, сударь, мужайтесь! Тяжелые времена прошли, и, если милая посетительница придет к вам на свидание, вы сможете
— Что вы! Я ей ничего не скажу, но все же мне хотелось бы поблагодарить моего спасителя... Как бы он ни был виновен перед законом, тем не менее он спас мне жизнь.
— А вот он как раз выходит, начальник будет теперь допрашивать Скелета. Сейчас я поведу их обоих: Скелета — в карцер, а Поножовщика — в Львиный Ров. Впрочем, он будет награжден за то, что сделал для вас, славный малый, решительный, сильный, таким надо быть, чтобы подчинять других. Скорее всего, он заменит Скелета и станет старшиной.
Поножовщик, пройдя по маленькому коридору, куда выходила дверь кабинета начальника, вошел в комнату, где находился Жермен.
— Подождите меня здесь, — сказал надзиратель, — я узнаю у начальника, что он решил со Скелетом, а затем приду за вами. Наш молодой человек совсем оправился, хочет вас поблагодарить, да и есть за что — без вас ему бы конец.
Надзиратель вышел.
Лицо Поножовщика просияло, он подошел к Жермену и радостно воскликнул:
— Черт побери! Как я доволен, очень доволен, что спас вас! — И он протянул руку Жермену.
Жермен невольно смутился, вначале слегка отошел, вместо того чтобы протянуть руку Поножовщику, но, вспомнив, что он обязан жизнью этому человеку, захотел победить в себе чувство брезгливости. Поножовщик заметил это, помрачнел и, тоже отступив, с горечью произнес:
— А так и должно быть, простите меня, сударь.
— Что вы, это я должен извиниться. Разве я не такой же узник, как и вы? Я должен постоянно помнить, что вы сделали для меня, вы спасли мне жизнь. Дайте руку, сударь... прошу вас.
— Благодарю... теперь это не имеет значения. Если бы вы сразу подали мне руку, я был бы доволен. Но, подумав, решил этого не делать. И хоть я такой же арестант, как и вы, но, — заявил он с мрачным видом, — прежде чем попасть сюда, я был...
— Надзиратель мне все рассказал, — прервал его Жермен, — тем не менее вы спасли мне жизнь.
— Я должен был так поступить, к тому же мне было приятно, ведь я знаю вас, господин Жермен.
— Вы меня знаете?
— Будь я вашим дядей, сказал бы: да, знал, накоротке, назвал бы племянником, — спокойно ответил Поножовщик, — и вы бы ошиблись, подумав, что я случайно попал в тюрьму. Если б я вас не знал... я бы не оказался здесь.
Жермен смотрел на Поножовщика с глубоким удивлением.
— Как? Только потому, что вы были со мной знакомы?
— Именно поэтому я и стал заключенным...
— Я хотел бы вам верить, но...
— Но вы мне не верите.
— Я хочу сказать, что не понимаю, какое отношение я имею к тому, что вас посадили в тюрьму.
— Какое отношение?.. Самое прямое!
— Неужели это я навлек на вас такое несчастье?
— Несчастье?.. Наоборот... Это я вам обязан...
— Вы мне обязаны?