Парижский шлейф
Шрифт:
– Стае… – Настя непроизвольно ощутила такую острую жалость, что глаза ее наполнились слезами.
– Забудь, – наигранно весело отмахнулся он, – давно уже все прошло. Я рассказал тогда, что проснулся утром от адской боли, увидел сквозь пелену тебя с железным ломом в руках, вскочил, ринулся следом, а потом потерял сознание.
– А на самом деле? – Настя смахнула слезы в уголках глаз.
– Неважно, – Стае, уловив ее движение, осторожно накрыл узкую руку своей ладонью и едва ощутимо сжал, – давай не будем об этом. Прошло, и ладно. Давай лучше ужинать.
Они ели медленно, изредка обменивались короткими фразами, все больше молчали, но это молчание не было больше
Она убрала со стола тарелки, сполоснула их в умывальнике у двери. Стае приподнял опустевший стол и вернул его на место. На секунду Настя испугалась того, что им предстоит спать в одной кровати: в комнате не было ни запасного матраса, ни хотя бы одеяла, которое можно постелить на пол, – но потом это стало безразлично. Почему-то Стае теперь казался ей таким же бесполым, как и она сама. Настя выключила свет и, не раздеваясь, легла в постель. Через минуту Стае втиснулся рядом. Он осторожно прижался к ней, и, согретая его спокойным безопасным теплом, Настя скоро уснула.
Ей снилась Москва, беспокойный ночной Арбат и Николай. Здесь, во сне, ничего еще не случилось – они просто были счастливы друг с другом. Шли по улице, дурачились, приставали с расспросами к торговцам сувенирами, прикидывались, что они – иностранцы. Настя изо всех сил сжимала руку Николая во сне, словно боялась, что он ускользнет. А потом он вдруг резко остановился прямо посреди улицы и неожиданно обнял ее, отыскав горячим ртом ее губы. Безумный поцелуй посреди Арбата был таким настоящим, таким осязаемым, что разбудил Настю. И она не сразу, но осознала, что вместо Николая ее целует Стае. Она застыла в изумлении и не решилась открыть глаза, а потом притворилась, что спит. С удивлением Настя вспоминала, что прикосновение мужчины может быть нежным, ощущала, как из поцелуя тихо рождается неясное и робкое желание.
Стае был осторожен и медлителен в своих движениях настолько, что они были едва ощутимы. Он словно боялся причинить ненароком боль или обидеть: гладил кончиками пальцев, робко целовал. Настя продолжала притворяться спящей и внимательно прислушивалась к реакциям своего тела, опасаясь спугнуть совсем легкое, почти невесомое возбуждение. Она крепче зажмурила глаза и постаралась вытеснить из головы все мысли до единой, но они, как назло, нахлынули разноцветным потоком. Замелькали лица, заскользили тени, запрыгали кадры жизненной кинопленки. Настя по-прежнему не мешала Стасу, но его прикосновения начали вызывать неприязнь, которая с каждым мгновением становилась все более резкой и тошнотворной. Еще какое-то время она терпела его руки, а потом отшвырнула их прочь. От неожиданности Стае испугался и отпрянул.
– Я сделал тебе больно?
– Нет! – Настя зло сверкнула в темноте глазами.
– А что?
– Не могу!
– Прости, я не думал, что так тебе неприятен, – Стае на всякий случай отодвинулся подальше.
– Ты тут вообще ни при чем, – Настя вздохнула и отвернулась к стенке. – Просто я ненавижу мужчин.
Она не хотела быть с ним такой резкой, но застрявшее в горле омерзение от его прикосновений давало себя знать.
– Постарайся меня не трогать, – она вытянулась в струнку вдоль стены и замерла.
Стае перевернулся на спину и запрокинул голову, чтобы неожиданные для него, мужчины, слезы не смели выливаться из глаз и катиться по щекам. Как же он был виноват перед этой несчастной женщиной с загубленной судьбой, как же ему хотелось все изменить! Только если удастся исправить свои же ошибки, можно будет спокойно жить.
– Ты знаешь, время лечит, – тихо, справляясь с дрожью в голосе, прошептал он.
– Надеюсь, – только и вымолвила она.
Настя скоро уснула, а Стае до утра так и не смог сомкнуть глаз. Он лежал и думал о том, что любое действие или бездействие в этой жизни имеет свои последствия. Что история человечества и судьба каждого человека меняются необратимо под влиянием собственных деяний. Что мудрых старых пословиц, вроде «Не плюй в колодец…» никто еще не опроверг, просто люди разучились их слышать. Ведь это только так кажется, что, если закроешь глаза, не заметишь несправедливости или злобы вокруг себя, тебя они не коснутся, пройдут стороной. Нет! Вернутся, обязательно вернутся. Потому что имеют особенность размножаться и плодиться так, чтобы досталось каждому. Если бы он тогда вовремя поборол свой страх, если бы поступил так, как велела совесть, Настя не стала бы этой холодной куклой, которая очень хочет ожить, но не может. И никто не знает, как ей помочь! Предательская влага снова скопилась в уголках глаз. Что ж, теперь время ушло. Его не отмотаешь на три года назад, не вырвешь Настю из лап уже случившегося. Да и захотела бы она бежать в тот день от Николая? Стала бы слушать его, Стаса, предостережения? Нет. А впрочем, неважно. Неважно! Он обязан был настойчивее попытаться тогда! А теперь сам виноват: однозначно, бесповоротно, и не стоит себя жалеть, выискивая море никчемных оправданий.
Настя проснулась при первых лучах солнца и едва заметно улыбнулась. Стае взглянул на ее спокойное, выспавшееся лицо, и у него немного отлегло от сердца. Может, есть еще способ все изменить: просто стоит собрать все силы, всю волю в кулак и запастись терпением.
– Сколько времени? – тихо спросила она и потянулась. Стае почувствовал прикосновение ее нежной кожи и чуть не застонал от вновь нахлынувшего отчаяния.
– Девять утра, – хрипло прошептал он.
– Самолет в девятнадцать? – Настя плотнее прикрылась одеялом.
– Да.
– Значит, на сборы после трех лет бессмысленной жизни у меня целых шесть часов, – она вздохнула. – Слишком много.
– Не торопись, – Стае едва заметно отодвинулся от нее под одеялом и сглотнул, готовясь к сложному разговору, – давай поговорим.
– О чем? – Настя пристально посмотрела на него, словно уже прочла все его мысли. – Только не говори, что хочешь предложить мне стать твоей женой. – Она отвернулась. – Ты же видел, на эту роль я теперь не гожусь.
– Настя, – Стаса опять смутила ее проницательность, – все обязательно наладится.
– Извини, – она пожала плечами, – мне не нужна твоя жалость!
– Ты не права! – Стае окончательно растерялся и, чтобы скрыть это, сделал вид, что злится. – Я люблю тебя!
– Да ладно, – Настя печально улыбнулась.
– Я тебя люблю, – повторил он медленно, по слогам, но уже не так уверенно.
– Вот видишь, я права.
Настя быстрым движением скинула с себя одеяло и выбралась из кровати.
22 – Зря ты так. – Приподнявшись на локте, Стае наблюдал за тем, как она расчесывает волосы. – Вместе нам будет лучше.
– Нет, – быстро произнесла она.
– Что значит «нет»?
– Значит, не будет, – коротко бросила Настя.
– Ладно, все равно мое предложение остается в силе, – терпеливо проговорил он, – пока ты не передумаешь.
Она посмотрела на него сначала грустно, потом усмехнулась, окинула долгим внимательным взглядом и сказала без голоса, только шевеля губами: «НЕТ». Стае отвернулся к стене и накрылся одеялом с головой.