Парижское приключение
Шрифт:
— Я заказала шампанское, оно уже холодное и должно взбодрить вас.
— Прекрасно, — он принялся открывать бутылку, а мадам неодобрительно посмотрела на разбросанные по полу рисунки.
— Ох уж эти художники! — воскликнула она. — Леон, дорогой, надеюсь, ты уберешь их с пола. А то Рени подумает, что тебя вырастили неряхой.
— Рени известны и более серьезные мои недостатки, — усмехнулся Леон. — Их просто некуда сейчас положить; жена консьержа потом разберется с ними. Я же плачу ей, чтобы она мне помогала, так что это будет справедливо.
— Ты неисправим, — вздохнула мать и принялась за ужин. — Рени, попробуйте вот это заливное
— Лучше вот это, — Леон подал ей бокал шипучего шампанского и поднял свой. — За успех моей новой манекенщицы Рени, и я убежден, что мы пьем за нее не в последний раз.
— Чтобы вы всегда были счастливы, дорогая моя, — добавила его мать, поднимая свой бокал. Две пары темных глаз с нежностью смотрели на нее, и Рени вспыхнула.
— Я же говорил тебе, что это единственная девушка из всех знакомых мне, которая не разучилась краснеть! — торжествующе воскликнул Леон.
Рени было интересно, что еще он рассказал о ней своей матери. В этой атмосфере дружелюбия Рени совершенно расслабилась. Мадам Себастьен обращалась с ней, как с невестой Леона, у нее не возникало сомнений в том, что они очень скоро обручатся, и Рени почти — почти! — убедила себя, что их уговор с Леоном был настоящим, что это не отчаянная попытка удержаться за работу. Мягкий свет лампы с абажуром оставлял большую часть просторной комнаты в полумраке, за окном темнела река, и легкий ветерок колыхал листву деревьев, которые стояли, освещенные ровным рядом огней левого берега.
Леон, покончив с ужином, вздохнул и поднялся.
— Все хорошее когда-нибудь кончается, — с сожалением сказал он. — Я должен вернуться в салон, работа еще не закончена. Я вызвал такси, оно отвезет вас домой, Рени, а мама доедет до «Крийона», она остановилась там.
«Крийон»! Один из самых дорогих отелей Парижа! Рени встала вслед за ним.
— Может, мне поехать с вами? — спросила она. — Я могу вам чем-то помочь?
— Нет. Я хочу, чтобы вы завтра выглядели свежей и красивой, — сказал он. Он поцеловал мать, а затем, заметив ее выразительный взгляд, подошел к Рени, взял ее за плечи, и нежным поцелуем коснулся ее губ. — Аu revoir, cherie [29] , — и ушел.
29
До свидания, дорогая (франц.).
Каждый нерв ее тела откликнулся на эту мимолетную ласку. Ситуация становилась все более сложной. Если бы только она любила его не так сильно, или он хоть капельку любил ее!
— Идите сюда, присядьте, — ласково сказала мадам Себастьен. — Сейчас мы можем поговорить с вами по душам.
Я очень рада, что Леон остановил свой выбор на англичанке, как бы он ни настаивал на том, что я француженка.
Рени села, чувствуя себя мошенницей, — мадам Себастьен, разумеется, ничего не знала о том, при каких обстоятельствах Леон сделал ей предложение, и очевидно она не догадывалась о его любви к Антуанетте.
Разговор по душам вылился в хвастливый рассказ матери о своем сыне, и Рени слушала его, стараясь ничего не упустить. Она узнала, что Леон — единственный ребенок, в детстве часто болел, в раннем возрасте у него проявились способности к рисованию. Он получил образование в Англии, поскольку родители сочли, что школьная программа там не такая сложная, как во Франции, и ребенок
— Я верю в пользу свежего воздуха, — сказала мадам Себастьен. — Мне хотелось бы, чтобы Леон почаще выезжал за город. Сама я редко бываю в Париже. Я предпочитаю наше загородное поместье Шатевю и почти все время провожу в саду. — Она показала свои загорелые руки. — Леон говорит, что неприлично иметь такие руки, но, знаете, в этом году мои розы были просто потрясающими. Он проведет у меня свой отпуск. Надеюсь, и вы будете с нами?
Так вот о чем Леон собирался говорить с ней после завершения коллекции! Но ведь она еще даже не приняла его предложения.
— Ну, я не знаю. Леон считает, что мне нужно поехать домой, — уклонилась от ответа Рени.
— Ах да, должно быть вы давно не видели своих родных. Но, наверное, мы сможем как-то организовать и то и другое.
— Возможно.
Разве сможет она пережить отпуск в компании этих двух людей и вытерпеть небрежные, ничего не значащие поцелуи Леона, вроде сегодняшнего, которым он одарил ее в угоду матери? Работать у него — это одно, и совершенно другое — изображать перед его матерью невесту. Она вздохнула.
Придется отложить этот вопрос на потом. Мадам Себастьен истолковала ее вздох по-своему.
— Уже поздно, и вы, должно быть, очень устали. Интересно, такси приехало? Меня не будет завтра на открытии коллекции, я слишком устаю от толпы и повидала их много за свою жизнь — сначала у Жака, а теперь у Леона.
— А он не будет возражать?
— Нисколько. Он говорит, что я не разбираюсь в моде, да он и не любит посвящать родных в свою работу. — Она сняла трубку местного телефона, чтобы справиться о такси. — Еще не приехало. Надеюсь, что о нас не забудут. — Она повесила трубку. — Конечно, дитя мое, вы понимаете, что не дизайн обеспечивает жизнь Леона. У нас довольно много собственности в разных местах, в том числе нам принадлежит несколько домов на Рю де Жарден. Они остались в наследство от его бабушки, и их стоимость с каждым годом растет. И он в любой момент, когда захочет, может оставить свою работу.
— Но он не захочет. Думаю, что салон стал смыслом его жизни, — сказала Рени.
Мадам Себастьен, почувствовав горечь в ее словах, погладила ее по плечу.
— Никогда не ревнуйте его к работе, — сказала она серьезно. — Для Леона работа — это работа.
Возможно так оно и есть, размышляла Рени. Во всяком случае ясно, что она для него вовсе не самое главное: на первом месте салон и память об Антуанетте. Она перевела взгляд на портрет, висевший над каминной полкой, — с фотографии на нее смотрела Туанет и, казалось, смеялась над нею. Ее глаза словно говорили Рени: «Забавная шарада, не так ли? Но ты никогда не займешь моего места».
На следующее утро салон был переполнен людьми, в основном привилегированными представителями прессы, однако снимать им разрешили немного. Где-то в задних рядах устроились Синклеры, но зато в первом ряду Рени увидела Аву Брент. Спустившись к публике в платье под названием «Весна», Рени на секунду остановилась. При виде своей бывшей редакторши на нее нахлынули воспоминания о прошлом, которое, казалось, ушло безвозвратно, но она сразу же отогнала их и продолжала делать выход за выходом, останавливаясь, чтобы принять нужную позу. А потом мысли ее были так заняты тем, чтобы не перепутать последовательность моделей и время своих выходов, что Рени совсем забыла об Аве.