Парковая зона
Шрифт:
Он завернул в буфет, который обилием вин не отличался, но, на удачу, среди водочного избытка он приметил зеленую бутылку «Монастырской избы».
Тогда вино этой марки было отменного вкуса. После тошнотворного вермута – настоящий бальзам.
Весело хмыкнув, Иван протянул молодой буфетчице последнюю оставшуюся у него купюру, на которую можно было взять пять таких объёмистых бутылок.
Та, повертев в руках деньгу, сунула ее в большой карман фартука и вопросительно поглядела на такого состоятельного клиента.
– Да
Буфетчица строго погрозила тонким, как сигаретка, пальчиком с огненно-красным ноготком:
– Это не тот ли монах-отшельник, что в «Декамероне» прописан?
Метелкин искренне удивился ее «начитанности».
– Да-да! Он самый, который умеет загонять дьявола в ад, чтобы тот не бодался.
Явная наглость клиента и откровенная похабщина ничуть не привели ее в смущение, напротив, она недвусмысленно подмигнула Ивану, сказав, что для таких, как он, грешников, и стража на вратах ада не помеха.
Чувствовалось, что молодуха с явной охотой включилась в его игру.
– А стражника ада зовут Аня, да? – протянул Иван по слогам.
Она удивленно подняла свои по-мужски густые, темные брови. Эти шмелиные бархотки на ее лице будили всяческие фантазии, вызывая желание физической близости.
Он показал глазами на фартук, где крутой вязью было вышито – «Аня».
Новая знакомая весело рассмеялась.
– Метод дедукции! – поднял Иван с дурашливой значительностью указательный палец.
Аня потянулась к полке буфета, привстав на цыпочки так, что обрез платья, поднявшись, обнажил розовые, без единого изъяна ноги почти до самого основания, до белой косыночки трусиков…
Жарко! Иван, мотая головой и захлебываясь воздухом, расстегнул пуговицу на рубашке.
В руках у Аннушки оказалась тяжелая, толстого стекла бутылка.
Соскользнув, бутылка повалилась боком на прилавок. Иван легонько толкнул горлышко посудины, и его «Монастырская изба» закрутилась вокруг своей оси на скользком пластике.
– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к Аннушке – задом.
Но бутылка, вопреки его просьбе, обернулась к нему своим толстым вогнутым дном.
– Ну что, красавица, целоваться будем, или как?
Аннушка, сказав «Или как», подхватила бутылку, ловко ввернула штопор и резким движением выдернула пробку, которая при этом издала характерный звук крепкого поцелуя.
Пить в одиночку – это все равно что играть с самим собой в «подкидного дурака»: скучно.
Иван взял из рук Аннушки посудину и наполнил два стоящих рядом больших фужера.
От электрического света вино в фужерах отсвечивало теплым янтарем, невольно вызывая чувство жажды.
На предложение Метелкина выпить за знакомство Аннушка отрицательно покачала головой и показала пальцем наверх, давая понять,
Он знал, что в таких заведениях особых строгостей не наблюдается, и само начальство смотрит на это сквозь пальцы.
– А что начальство? Начальству нужны «мани-мани», – сказал Иван.
– Ты так думаешь, да? – Аннушка, поколебавшись, ущипнула тонкую ножку фужера, поднесла его к губам и, не допив, поставила на стойку.
Мягкое вино ложилось лекарством в обожженный водкой и плохим вермутом желудок Метелкина.
Здесь, в буфете, было хорошо и уютно. Иван пододвинул стоящий рядом тяжелый табурет и примостился на нем, весело поглядывая, как Аннушка работает, принимая заказы от официанток и разливая водку в маленькие стеклянные графинчики.
Желтые тюбетейки пробок так и вылетали из-под ее руки. «И в воздух чепчики бросали», – вспомнился не к месту Грибоедов.
Как пьяный дебошир в дверь, по барабанным перепонкам колотил резкий звук тяжелого рока. В этом бедламе слова были пустой тратой сил – все равно не услышишь, и Метелкин, долив Аннушке бокал, знаками предложил выпить еще.
Она, махнув рукой, – а, была не была! – снова двумя пальчиками ухватила ножку бокала и поднесла его к губам.
На этот раз вино было выпито до дна.
Промокнув губы бумажной салфеткой, Аннушка скомкала ее и бросила в стоящую рядом коробку из-под вина, затем достала с полки пачку «Мальборо» и, вытащив из нее две сигареты, одну предложила Ивану.
Она пододвинула к нему объемистую стеклянную пепельницу, уже полную окурков, и они оба, весело переглядываясь, продолжили молчаливый разговор.
И третий, и четвертый бокал были выпиты, и клиент с воодушевлением, наклонившись над стойкой, уже кричал своей новой знакомой нежности известного назначения. Она в ответ вскидывала свои пушистые ресницы и, заливаясь смехом, обнажая белые чистые зубы, обдавала Ивана дыханием, смешанным с молоком и мятой.
Стараясь перекричать невообразимый грохот музыки, он прислонялся к ее уху и норовил щекой потереться о мягкие волосы. У него от этого дыхания, выпитого вина и ласковых прикосновений, как у мальчишки, закружилась голова.
Да и у нее щеки раскраснелись, а пальцы теребили тяжёлую мужскую руку.
Теперь грудь за тонкой тканью держала взгляд клиента, как собаку на привязи.
Аннушка смеялась, откидывая назад голову, то и дело всплескивала руками над его очередной шуткой.
Иван следил за каждым ее движением, отмечая раз за разом все новые и новые прелести.
Ладони ее были шелковисты на ощупь и прохладны, он подносил их к губам, остужая себя и от этого еще больше распаляясь.
Метелкин был уже почти влюблен в нее, и в этот, ставший сказочным, вечер никак не хотел с ней расстаться. Да и Аннушка чувствовала, наверное, то же самое.