Пароль больше не нужен
Шрифт:
Глава 4
Я настрою в своем доме краны,
Словно клапаны в трубах оркестра,
По утрам будут слушать все гаммы
И учиться играть что-то вместе.
В праздник мы заиграем «Калинку»,
Перед свадьбою марш Мендельсона,
Мы запишем всем домом пластинку,
Мужики подпоют баритоном.
Будет дом наш с утра музыкальным,
Партитуры
Колыбельные песни по спальням
И шансон для гуляний всем миром.
Это я так баловался на досуге, описывая важность и занимательность профессии слесаря-сантехника. Как и все в нашей стране с поэзией я начал знакомиться в самом раннем возрасте, слушая, как мои родители, желая меня развеселить, напевают: «Чижик-пыжик где ты был? На Фонтанке водку пил. Выпил рюмку, выпил две, закружилось в голове».
Это у нас как лакмусовая бумажка, которой проверяют наличие поэтических способностей человека. Кто-то сразу запомнил этот стишок и пропустил его из своей памяти в желудок и далее по объектам городского хозяйства в виде канализации и очистных сооружений. А кто-то начал прокручивать его в своей голове, пытаясь разобраться, почему эти слова так складно звучат и могут ли другие слова звучать также. Вот тут и зарождается чувство рифмы. Колбаса – голоса. Конь – огонь. Пришла – ушла. Палят – велят. Кровь – любовь. Сапоги – не моги. И когда ты слышишь знаменитое в стихах: «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят», то сразу блаженное чувство возникает в человеке – и он тоже имеет отношение к этой рифме. Вот так и я потихоньку начал сочинять стихи, особо это не афишируя, разве что Матвеичу прочитал один стишок.
Ночь. Иду. Вызов срочный:
В доме пять на седьмом этаже
Засорилась труба как нарочно,
Дама плачет и вся в неглиже,
На площадке стоит в пеньюаре,
Сигарета в руках «Пелл и Мэлл»,
Как с картины сошла Ренуара
И в руке котик белый, как мел.
Прохожу в сапогах по квартире,
Кран внизу я уже перекрыл,
Не скажу, что там было в сортире,
Кто-то сверху трубу ей забил.
Два часа я с засором возился,
Дал перчатки хозяйке, давай,
Пусть мяукает бедная киса,
Неприятно, но грязь убирай.
Все мы сделали где-то под утро,
Воду жителям я подключил,
И хозяйка расправила кудри
И на стол уже мечет харчи.
Выпил я из стаканчика виски,
Рассказал о себе все, как есть,
И царапала дверь ее киска,
Очень нравится женщинам лесть.
– Ну, чо тут сказать, – Матвеич почмокал губами и посмотрел куда-то в угол, где валялась всякая отработанная ветошь, – талант у тебя есть. Как Есенин, однако. Но талант этот тебя и погубит. Серегу за талант и пришибли, а потом сказали, что это он типа сам себя головой об угол раз пять стукнул. А все потому, что начальникам свои стихи читал, и получалось, что он этих начальников прославляет, а самому главному начальнику ни одного стиха не написал. А вот был бы он сантехником, так его бы берегли как зеницу ока, потому что не дай Бог унитаз засорится, как вот ты в стихе в своем описал, кто дерьмо убирать будет? Это что же получается,
– А вот идите тут за угол и там по надписям ориентируйтесь.
Захожу я за угол, а там человек пятьдесят паломников стоит, мужики и бабы и с ноги на ногу переминаются.
– Чо стоите-то, – спрашиваю, – туалет платный или просто очередь большая?
– Да хрен его знает, – говорит мне один мужичонка, благообразный такой, но чувствуется, что ему скоро моча в голову ударит и пойдет он крушить все, что под руку попадется. – Видишь две двери, и на дверях две буквы: «Б» и «С». Если Б – это бабы, то тогда кто мы? Если С – это суки что ли? Вот стоим и менжуемся. Еще пять минут и будем коллективно вот здесь прямо во дворе нужду справлять.
Я снова за угол метнулся и того монашка успел за полу рясы схватить.
– Отец родной, – говорю ему, – помоги людям страждущим. Там толпа из мужиков и баб стоит и не знают, под какую букву им заходить.
– Эх, – говорит монашек, – темнота вы необразованная. Вы же на монастырском подворье. А в монастырях кто живут?
– Кто-кто? – взвился я, – монахи там живут, там люди скоро на улице ссать будут.
– Буква «Б» означает «братья», а буква «С» означает «сестры», – засмеялся монашек, – беги скорей туда, пока вы там не нагадили.
Вот смотри, вроде бы одном языке говорим, а друг друга понять не можем, мыслим не так. Или возьми иностранцев, французов, к примеру. Они буквой «М» обозначают мужчин и этой же буквой обозначают и женщин, мадамы, значит. Или вот англичане. У них на букву «М» мужчины, а для женщин перевернутая буква «М» – «W» вумен, то есть тот же мужчина, но со знаком качества. Зато у немцев в этом деле порядок. «М» – мужчина, а «F», фрау, то есть, это женщина, тут никак не ошибешься, как в России. Так, о чем это я? А, вспомнил. Так вот тебе за твои стишки дифирамбов наговорят целую корзину, ты и поплывешь под белым парусом как Лермонтов на дуэль к Дантесу. Подумаешь, что ты новый Байрон и слесарное дело забросишь. А тут окажется, что стишки твои дрянь, и нравятся они пяти экзальтированным бабушкам, которым ты трубы прочистил, а остальным, к кому ты не захаживал, они вообще не нравятся. И вот тут-то начнется твое глубокое разочарование. Люди творческие очень любят, чтобы их хвалили, а если не хвалят, то это целая трагедия почище всякого Шекспира будет. Самая настоящая поэзия – это слесарное дело. Музыка металла, водопроводных труб и всяких сифонов. Вот и сочиняй свои стихи без отрыва от производства как Маяковский, который музыку извлекал из водосточных труб. Не сантехник, но все равно близко к нам. Будешь самородком, а кому стихи не понравятся, прокладку ему поставишь некачественную, и его среди ночи вода зальет. Пусть сначала думает, кого можно критиковать, а кого нет. Это как в Политбюро. Критикуй, но знай меру, и генсека не вздумай подвергать критике. Серега Есенин не понял, и тю-тю. А ты лучше головушку свою светлую не губи. Свет – это штука страшная.
Вот под эти воспоминания я и сделал следующий шаг, который, как мне показалось, был последним в этом повествовании.
Глава 5
Так вот иногда и думаешь, что парашютистов нужно готовить по-особому. Высоты боятся все. Даже шизофреники. Но кто-то может преодолеть страх высоты, зная на практике надежность парашютных систем, а кто-то все равно этим системам не верит и боится прыгать. Для этого в самолете нужно сделать кабинку с надписью «Toilet». Человек заходит туда, инструктор дергает рычаг, и неуверенный парашютист уже летит над бескрайними просторами родины на самом надежном парашюте. Второй раз он сам прыгнет или воспользуется услугами этого совершенно несложного изобретения для десантирования.