Пароль капитана Клоса (сборник)
Шрифт:
А через два дня, когда Юзеф, перевоплотившись во Франтишека Булого, отдыхая, занимался любимым делом — кормил лебедей в Уяздовском парке, — молодой офицер в мундире вермахта неожиданно подсел к нему на скамейку и на чистом польском языке произнес пароль. С этого времени они поддерживали постоянный контакт. Каждый раз при встрече этот офицер сообщал ему номера телефонов и адреса важных немецких функционеров, указывал тайники, где находились донесения агентов, или, как сегодня, в окурке передавал личную информацию.
Едва Юзеф закончил шифровку
Через глазок входной двери Мундек увидел околыш шапочки Адама, потом и его лицо. Все в порядке, Адам пришел один.
— Газовый счетчик, вельможный пан, — плутовски усмехнулся Адам, когда ему открыли дверь. Он никогда не забывал произнести эту фразу, хотя она предназначалась не хозяину квартиры, а кому-то другому, кто мог бы в это время оказаться на лестнице. Адам осветил электрическим фонариком газовый счетчик, аккуратно записал цифры, заполнил квитанцию на оплату израсходованного газа. С благодарностью получил от хозяина квартиры деньги и небольшую карточку, которую сунул за околыш шапочки.
— Как дела, Адам?
— В порядке, Феликс. Когда меня отправишь в лес, как обещал? Скоро мозоли будут на ногах от хождения по этим лестницам.
— Не торопись, Адам. Я помню о своем обещании. Но ты мне пока нужен здесь. Не забыл, где должен быть через неделю?
— Помню. В экспедиционном управлении.
Они крепко пожали друг другу руки. Визит инкассатора из газовой конторы длился немного дольше, чем положено. Они оба были опытными конспираторами и хорошо знали, что даже такая мелочь, как задержка инкассатора в чужой квартире может показаться кому-нибудь подозрительной и стать причиной непоправимого несчастья.
После ухода Адама Житогневский подумал: «Нет даже времени поговорить о деле со своим человеком».
И жаль ему стало Адама, с которым они два года вместе просидели в тюремной камере в Равиче.
3
Клос быстро закончил работу в гарнизонной комендатуре. На этот раз ему пришлось разбираться с тремя фронтовиками, находившимися в краткосрочном отпуске. Фронтовики, видимо не без оснований, нагрубили унтер-офицеру жандармского патруля, обозвав его грязной свиньей. Оскорбленный унтер решил приписать им политическое дело.
Клос вынужден был призвать ретивого жандарма к порядку. Унтер покраснел от ярости, когда обер-лейтенант Клос в нескольких словах объяснил ему разницу между фронтовыми солдатами, которые на неделю вырываются из пекла Восточного фронта, и жандармской
Солдат он приказал выпустить, а унтера предупредил, что если тот еще раз самовольно задержит фронтовиков, пребывающих в отпуске, то будет наказан в дисциплинарном порядке.
В ходе разбирательства дела Клос, к своему удовлетворению, получил от болтливых солдат-фронтовиков ценную информацию о дислокации двух танковых полков и одной пехотной дивизии на Восточном фронте, а также об угнетенном настроении солдат от понесенных потерь в последних боях.
Может быть, это и не было открытием, ибо Центр имел более обширную информацию о положении на фронте. Но Клос никогда не упускал случая, чтобы информировать Центр даже о таких мелочах, которые могут послужить подтверждением ранее добытых сведений и помочь командованию уточнить расположение немецких войск на том или ином участке фронта.
Какой вклад внес он сам в разгром гитлеровских войск? Над этим Клос никогда не задумывался. Знал, что таких, как он, патриотов, ведущих тайную войну с врагом, много. Он понимал, что основной удар наносят те, кто с оружием в руках сражается на фронте против гитлеровцев. Но сознавал также, что благодаря таким, как он, действующим в логове врага, они могли побеждать с меньшими потерями и это придавало Клосу сил.
Разведчик вышел на ярко освещенную солнцем площадь перед зданием гарнизонной комендатуры. Что сделать? Пойти в управление абвера уже поздно, да и шеф вернется только к вечеру. Мрачная комната в офицерской гостинице тоже не привлекала его. Решил отправиться в казино.
— Господин обер-лейтенант, — услышал он чей-то голос за спиной и обернулся. Перед ним стоял один из солдат, освобожденных из-под ареста по его приказанию.
— Слушаю.
— Благодарю вас от себя лично и от своих друзей, — проговорил фронтовик. — Они очень спешили на поезд, а мой отходит через два часа. Специально задержался, чтобы выразить вам нашу признательность, господин обер-лейтенант.
— Что же вы не поехали с ними? Вы ведь из Австрии?
— Да, я родился в Вене, — ответил солдат, — но с тридцать восьмого проживал в Гданьске, на Хорст-Майер-штрассе, и мне кажется…
— Что вам кажется? — спросил с усмешкой Клос, хотя интуитивно почувствовал, что хочет сказать солдат.
В тридцать восьмом году фрау Билдтке, вдова советника гданьского сената, предложила Клосу остановиться у нее на квартире, но, узнав, что он — поляк, тут же отказала ему, Клос вынужден был искать другую квартиру. В то время в Гданьске поляку было трудно найти жилье. Гданьские газеты открыто выступали против поляков и Польши. Наконец ему удалось найти небольшую комнатку в мансарде дома старого железнодорожника, который, несмотря на разгул коричневого террора, не снял со стены в своей небольшой столовой фотографию Карла Либкнехта. Это и было на Хорст-Майер-штрассе.