Шрифт:
Как-то раз утром во время чистки зубов, я вдруг вспомнил, что когда-то в основании клыков на верхней челюсти у меня были ядовитые железы.
Обалдел естественно. Даже рассказ об этом написал. Про рептилоида с другой планеты, чей космический корабль был сбит в гравитационном поле Земли во время галактической войны. Корабль рухнул на планету, а погибшему парню ничего другого не осталось, как начать здесь воплощаться. И начал он с наиболее прогрессивного тогда места, которым был Египет.
При рождении в человеческом
Человеческие самки казались жутко уродливыми, а культура древнего Египта после космических технологий отчаянно примитивной. Парень страдал и правителем был злым и жестоким. Но силой по сравнению с подданными обладал немереной. И физической, и духовной. Назовем эту смесь злобы, ненависти, отвращения, отчаяния и презрения духовностью.
Какой интересный фараон оказался в моем анамнезе, однако. Эзотерикой я когда-то занимался и кое-какие прошлые жизни помнил. По волнам моей памяти.
И конечно, я пытался побольше вспомнить из той космической жизни. Внешность? Ну вот, как рептилоидов на картинках рисуют, приблизительно такая. Только челюсти не так сильно вытянуты, и хвоста нет. Вообще гуманоидная форма, наверное, универсальна для вселенной. По крайней мере, для гуманоидных форм. )))
Кожа была тверже и грубее, чем у голых обезьян и напоминала крокодилью. Сумки и сапоги из нас получались бы классными. Узор на коже определялся генетически и указывал на расовую, в скобках: кастовую, принадлежность. Цвет? Что-то зеленовато-серовато-желтовато-коричневое. И понятно, что мы близки к вашим пресмыкающимся. Но мы были теплокровными и живородящими. Несколько прокатившихся по планете оледенений, уносивших до восьмидесяти процентов видов, заставили приспособиться. Никаких кладок, одно, максимум два яйца, ребенок проклевывался в яйцеводе, рождался, потом выходили кожистые оболочки. Ну и младенчество, и детство почти как у вас. Зрелость приходила со зрелостью ядовитых желез. Вообще ядом планетка была насыщена серьезно, даже куры были ядовитыми.
Одежда? Климат жаркий, особо в ней не нуждались, больше являлась показателем статуса. Но спина всегда оставалась открытой, именно кожный узор на спине наиболее ярко демонстрировал происхождение. Выражение «Показать спину» означало представиться, а не бежать с поля боя.
Впрочем, космические полетные костюмы, по необходимости закрывали все тело, но они были не совсем материальны. Это был пояс, который генерировал защитное поле вокруг тела. Голову закрывал прозрачный шлем, род войск и знаки различия татуировались на лбу. Очень удобно, сразу понятно, кто перед тобой.
В эпоху холодов, очевидно, какую-то одежду приходилось носить, но вспомнить что-то о тех временах я не особо пытался. Был увлечен земной судьбой своего сбитого пилота, и об историческом прошлом его инопланетой жизни я и не думал. Меня больше интересовало, с кем же эти ребята воевали во времена Атлантиды. Уж не с атлантами ли? И не они ли и разфигачили тот материчок?
Но космические враги в медитациях мне являться отказывались. Зато всплывали все новые картинки из жизни моего парня. И как я понял, эта жизнь была непростой. Социальное
Я увернулся чудом. Спасло очередное поражение нашего флота, и то, что мое подразделение спешно кинули в прорыв. Но если бы вернулся, меня ждал бы Короткий Суд и смертный приговор. А ведь я лишь посмотрел не в ту сторону, просто посмотрел. А инкриминировали мне непатриотичность. Суки. Наверное, потому я и лез тогда на рожон. Геройская смерть в бою избавляла семью от преследования. В общем, погибнуть было правильно, но не над Землею, блин.
«Он еще поспал немножко и опять взглянул в окошко».
Нет, все не так. На семью мне было плевать, на честь флота тоже. Я геройствовал, чтобы заработать «Серебреный Коготь». Награда автоматически обеспечивала амнистию в делах средней тяжести.
Еще я увидел процедуру казни. Палач с копьем наперевес бежал на распятого на деревянной стене осужденного. Вонзал копье в грудь, копье пружинило, словно шест для прыжков в высоту, палач, держась за копье, перемахивал через стену, а казненный с развороченной грудью повисал на оковах.
Вот на этом копье я и провалился. Меня удивил способ казни. И я подумал, что у него имеются какие-то исторические корни, уж очень средневековьем пахнуло. Я сконцентрировался на копье, увидел, что наконечник полый и повторяет форму ядовитого зуба.
В своих изысканиях я провалился в какие-то совсем древние жизни моего парня.
И я увидел.
Ночь. Горят костры, в их неровном свете проявляются бревенчатые строения, напоминающие сараи или избы без окон. Крыши не видны, тонут в ночной тьме. Рой искр улетает высоко в небо.
Цепочка костров располагается между двумя рядами строений. Все это напоминает деревенскую улицу. Народа много, мои соплеменники, такие же рептилоиды, у некоторых в руках копья. Эпоха явно дотехнологическая или какой-то отсталый регион на планете.
Я бегу мимо одного из сараев, на стене висит распятый рептилоид. Он смотрит на меня замутненным от ненависти и близкой смерти взглядом. Ядовитые зубы у него вырваны, на их месте торчат, выдолбленные из кости, чаши, туда стекает яд. Я выливаю яд в висящий у меня на поясе кувшин и спешу к следующему распятому.
Таких несчастных было человек десять, не знаю, можно ли тут употреблять термин «человек».
Но их было десять, и кувшин наполнился почти до краев. У последнего костра меня ждал старик. Внешне рептилоид и рептилоид, но я знал, что он старик. Вождь или старейшина, что-то такое. За ним шеренга молодых воинов с копьями.
Старик вслушивается в темноту за границей деревни. Вглядываться туда бессмысленно, не видно ни зги. Он поднимает руку в предостерегающем жесте.
Чу, все замерло, воины перестали дышать. Наконец старик кивает мне: пора.
Я отвязываю от пояса кувшин, протягиваю старику, он принимает дрожащими руками и начинает разливать по полым наконечникам копий. Несмотря на дрожь, старик ухитряется не пролить ни капли. Воины выстраиваются по пять человек по сторонам костра. А из леса за деревней уже явственно слышен шум и пыхтение.