Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну
Шрифт:
Американские ученые свидетельствуют, что и в ходе Второй мировой войны западные союзники по коалиции, в частности, Черчилль, предлагали СССР установить сферы влияния в послевоенной Европе [273] .
Зловещую окраску термин «сферы влияния» приобрел уже в наше время, когда международное право подверглось едва ли не самым кардинальным, за все время своего существования, переменам.
В тексте секретного протокола отсутствуют указания на то, что упомянутые переустройства будут последствием военной агрессии сторон. Более того, стороны выявили заинтересованность, надо полагать, независимой Литвы в возвращении ей Виленского края.
273
Мс Cagg William О. Stalin Embattled 1943–1948. — Detroit: Wayne State University Press, 1978. P. 55
Важный
М. Прокоп приводит текст разговора, который велся между Кейтелем (начальник штаба ОКВ), Риббентропом (нацистский министр иностранных дел) и Канарисом (начальник армейской разведки — абвера) в вагоне специального поезда Гитлера 12 сентября 1939 г.: «Подытоживая взгляды Риббентропа, Кейтель сказал, что есть три возможности в этом вопросе: 1. Четвертое деление Польши, при этом Германия заявляет о своей незаинтересованности землями на восток от линии Нарва-Висла-Сан в пользу СССР; 2. Независимая Польша на оставленной территории, которая наиболее интересна Гитлеру, потому что он хочет иметь дело с польским правительством, с которым мог бы заключить мир; 3. Остальная Польша дезинтегрируется так, что территория Вильно достанется Литве, а Галичина и польская Украина становятся независимыми, при условии что с этим согласится Советский Союз. Тогда, конечно, вся пропаганда в пользу Великой Украины должна была бы быть запрещена, чтобы не дразнить Москву» [274] .
274
Прокоп M. Украiнська полiтика III Райху в Другiй свiтовiй вiйнi // В боротьбi за Украiнську державу. Ecei, спогади, свiдчення, лiтописання, документа Другоi свiтовоi вiйнi. Вiннiпег, 1990. С. 100
При этом указанный автор ссылается сразу на несколько английских и немецких источников.
В свою очередь, В. Косик, ссылаясь на опубликованные на Западе источники, утверждает, что «несколькими днями позже (наверное, 15 сентября 1941 г.) в Вене Канарис и Лахузен встречались с А. Мельником, которому Канарис говорил о возможности независимости Западной (Галицкой) Украины. А. Мельник поверил Канарису и приказал готовить «коалиционное правительство» для Галичины. Его премьером был О. Сеник-Гребовский» [275] .
275
Косик В. «Украiський iсторик» про ОУН i УПА // Украiнський iсторик. 1994. № 1–4. С. 88
Если даже в Берлине, во второй половине сентября, не были уверены насчет действительных намерений Сталина, то это является свидетельством того, что секретный протокол имел, по крайней мере, несколько вариантов толкования.
Нацистские вожди долгое время не информировали о секретных договоренностях в Москве даже собственный Генеральный штаб. Доказательством чего может служить тот факт, что, по свидетельствам заместителя начальника штаба оперативного руководства вермахта В. Варлимонта, даже «наиболее близкий» к Гитлеру генерал Йодль 17 сентября 1939 г., «получив сообщение, что войска Красной армии вступают на территорию Польши, с ужасом спросил: «Против кого?»» [276] .
276
Варлимонт В. В гитлеровских высших штабах // От Мюнхена до Токийского залива. Взгляд с Запада на трагические страницы истории Второй мировой войны / Пер. с англ.; Сост. Е. Я. Трояновская. М.: Политиздат, 1992. С. 127–128
У этого «странного» факта есть лишь одно рациональное объяснение — высшее политическое руководство рейха в сентябре 1939 г. не информировало военных о секретном протоколе к пакту Риббентропа-Молотова, потому что не могло спрогнозировать поведение Москвы, а значит, и никаких, даже устных, договоренностей об общих военных действиях против Польши на переговорах 23 августа 1939 г. не было.
Не предусматривал протокол и обязательности каких-либо партикулярных, независимых от другого участника сделки, акций сторон, проводимых в собственных сферах интересов. Похоже, тут была налажена полная свобода воли контрагента. Вопрос о допустимых границах активности в своей сфере встал уже позже. Именно такую интерпретацию протокола еще в июне 1941 г. сделал немецкий МИД.
Комментируя итоги переговоров И. Риббентропа и В. Молотова 29 сентября 1939 г., Берлин настаивал на том, что: «В Москве при разделении сфер интересов советское правительство заявило министру иностранных дел Германии, что оно, за исключением областей бывшего польского государства, которые пребывали на то время в состоянии раздела, не имеет намерения ни оккупировать страны, которые пребывают в сфере его интересов, ни присоединять их» [277] . Логично допустить, что и 23 августа 1939 г. Молотов и Риббентроп не обсуждали конкретные действия, собственные или контрагента, в согласованных сферах интересов, а допустили возможность свободного, на усмотрение сторон, развития.
277
Воззвание фюрера к германскому народу и нота Министерства иностранных дел Германии советскому правительству с приложениями. — Берлин, б. г. (1941 —?): Buch und Tiefdruck GmbH. S. 22
Представляет интерес еще одна сторона вопроса. Были ли уверены кремлевские вожди, подписывая протокол 23 августа 1939 г., в том, что Гитлер неизбежно нападет на Польшу? Вопрос не такой простой, как может показаться на первый взгляд. Один из лучших западных знатоков внешней политики гитлеровской Германии Дж. Вейтц писал: «Риббентроп утверждал, что, вылетая в Москву, он ничего не знал о решении Гитлера атаковать Польшу», хотя и подтверждает, что Гитлер перед вылетом своего рейхсминистра в Москву, вспомнил об «окончательном решении проблемы Данцига и коридора». У него (Риббентропа. — Примеч. авт.) «создалось впечатление, что польские проблемы должны были быть решены мирным путем, способами дипломатии» [278] .
278
Weitz J. Hitler Diplomat: The Life and Times of Joachim von Ribbentrop. New York: Ticknor and Fields, 1992. P. 211
Другими словами, перед 23 августа 1939 г. существовала и некоторая возможность того, что Гитлер, как это ему уже не раз удавалось, сумеет достигнуть поставленной цели (Данциг, коридор, и др.) без начала военных действий, за столом мирных переговоров.
Конечно, Сталин мог заблаговременно получить донесение разведки о гитлеровском плане «Вайс» (готовность к нападению на Польшу «не позже 1 сентября 1939 г.»), принятом еще в апреле 1939 г. Историки сходятся на мысли, что указанная информация была доведена до Кремля. Однако само подписание пакта Молотова-Риббентропа создавало принципиально новые возможности для Гитлера и немецкой внешней политики — созывать еще одну «мирную» конференцию, что-то наподобие нового Мюнхена, с той только разницей, что в этот раз разговор зашел бы о Польше, а к столу Великих держав была бы приглашена и «сталинская Россия». Именно в этом ключе, по нашему мнению, следует воспринимать процитированное выше заявление Риббентропа.
Остается наиболее острый вопрос: о каком таком случае «политической перестройки областей, которые входят в состав польского государства», и возможности «сохранения независимого (sic! — Примеч. авт.) польского государства» говорили стороны в ситуации, когда Англия и Франция уже дали Второй Речи Посполитой свои политические «гарантии»? Какими еще способами, кроме чисто военных, можно было провести указанную «политическую перестройку»?
Германия и Советский Союз наперекор англо-французским гарантиям, предоставленным Польше, имели возможность действовать и вполне легальными (в понимании международного права того времени) способами, например обратившись к Ассамблее Лиги Наций с требованием пересмотреть договоры с Польшей под тем или иным удобным поводом. Или дождаться, что Варшава (под давлением) сделает это сама.
Конечно, англо-французские гарантии уменьшали возможность военного шантажа Польши в пример того, который Гитлер применил против Чехословакии. Но способы для давления на Варшаву даже в такой ситуации существовали, и очень серьезные.
На первый взгляд невозможно допустить, чтобы Польша «добровольно» согласилась на уступки или перенесение спора в Лигу Наций. Но в арсенале «легальных» (для 30-х гг. прошлого столетия) способов международного влияния и давления были не только отзыв послов, реторсии и репрессалии, но и «мирная» и «военная» блокады и другие методы, от которых современное международное право практически отказалось.