Партия расстрелянных

Роговин Вадим Захарович

Удивлённый вопросом прокурора, Зеленский сказал, что потребкооперация маслом вообще не торгует. «Я не спрашиваю, чем вы торгуете,— заявил в ответ на это Вышинский.— Вы торговали раньше всего основным — родиной, а я говорю о том, какие меры предпринимала ваша организация для того, чтобы сорвать товарооборот и лишить население необходимейших первых предметов потребления… Известно ли вам что-нибудь относительно масла?»

Поскольку подсудимый по-прежнему не мог понять, какого ответа требует от него прокурор, Вышинский подсказал ему, что по указанию «право-троцкистского блока» «не выпускали дешёвых сортов масла». Вслед за этим он вынудил Зеленского подтвердить, что «были случаи» подбрасывания в масло стекла и гвоздей, с тем чтобы «резать горло и желудки нашего народа» [208].

В обвинительной речи Вышинский, упомянув о попытках

подсудимых «задушить социалистическую революцию костлявой рукой голода», сделал заявление, подобного которому не встречалось даже в самых апологетических и фарисейских статьях советской печати. Из этого заявления явствовало, что в стране уже достигнуто полное изобилие продуктов, плодами которого население не может воспользоваться лишь по вине «вредительской организации», стремившейся «то, что у нас имеется в избытке, сделать дефицитным, держать рынок и потребности населения в напряжённом состоянии». «В нашей стране, богатой всевозможными ресурсами,— утверждал Вышинский,— не могло и не может быть такого положения, когда какой бы то ни было продукт оказывался в недостатке… Теперь ясно, почему здесь и там у нас перебои, почему вдруг у нас при богатстве и изобилии продуктов нет того, нет другого, нет десятого. Именно потому, что виноваты в этом вот эти изменники. Тем более это давало им почву для создания настроений против системы нашего хозяйственного управления, против всей системы Советской власти» [209].

Об изменении под влиянием процесса массовых настроений много писалось в комментариях советской печати к процессу. Так, «Известия» опубликовали резолюцию колхозного митинга, в которой говорилось: «Теперь известно, почему у нас падали кони и рогатый скот» [210].

Помимо внутриполитических целей, процесс преследовал далеко идущие цели внешнеполитического характера.

XIV

Внешнеполитические цели московских процессов

Начиная с 1933 года, международное положение Советского Союза стало быстро укрепляться. В западной печати часто появлялись суждения типа: «Кремль держит в своих руках судьбы Европы», «Сталин сделался международным арбитром». Такого рода оценки исходили из констатации двух объективных факторов: обострения антагонизмов между крупнейшими капиталистическими державами и усиления индустриальной и военной мощи СССР.

В этих условиях московские процессы призваны были служить не только обману советского и зарубежного общественного мнения. Они выполняли важные внешнеполитические функции, сигнализируя о том, кого на данном этапе Кремль рассматривает в качестве союзников, а кого — в качестве врагов. В лихорадочной обстановке 30-х годов, когда правительство любой капиталистической державы опасалось оказаться перед лицом военного союза СССР с другими государствами, «признания» подсудимых об их шпионских связях призваны были свидетельствовать об изменениях во внешнеполитических ориентациях советского правительства. А поскольку дипломатические комбинации в эти годы непрерывно менялись, менялось и содержание обвинений, особенно в части, касавшейся пораженческой и шпионской деятельности сверхзаговорщика Троцкого. Правительства капиталистических стран не спешили с опровержениями этих обвинений. Это объяснялось прежде всего тем, что они рассматривали Троцкого в качестве более опасного противника, чем Сталин, поскольку законно видели в нём будущего вождя международной революции, возможность которой на всём протяжении 30-х годов стояла на повестке дня. Даже в августе 1939 года, в момент разрыва дипломатических отношений между Германией и Францией, французский посол Кулондр заявил Гитлеру, что в случае новой мировой войны «действительным победителем» может оказаться Троцкий, на что Гитлер ответил: «Я [это] знаю» [211].

После первых выступлений Троцкого за рубежом советская печать называла его не иначе, как «мистер Троцкий». 8 марта 1929 года в «Правде» была помещена пространная статья, в которой утверждалось, что Троцкий своими статьями оказывает услугу Черчиллю и Уолл-Стриту.

В период обострения отношений с Польшей «Правда» напечатала фальшивый документ, призванный убедить читателей в том, что Троцкий является союзником польского диктатора Пилсудского [212]. Спустя два года советские правящие круги стали вынашивать планы установления советско-польского союза. В 1933 году по поручению Сталина Радек направился в Польшу, где был торжественно принят Пилсудским

и выступил с заявлением о наступлении дружеских отношений между Советским Союзом и Польшей как «двумя странами, вышедшими из революции». После этого упоминания о сотрудничестве Троцкого с Пилсудским исчезли со страниц советской печати.

До 1933 года Германия числилась в друзьях Советского Союза, а главным врагом СССР считалась Франция. Поэтому на процессах по делу «Промпартии» (1930 г.) и «Союзного бюро меньшевиков» (1931 г.) подсудимые обвинялись в сговоре с французским правительством как центром враждебных интриг против Советского Союза. Когда в июле 1933 года Троцкий прибыл во Францию, «Юманите» немедленно объявила: «Из Франции, этого антисоветского очага, Троцкий будет атаковать СССР — здесь стратегический пункт, и вот почему сюда прибывает господин Троцкий».

После прихода Гитлера к власти Сталин стремился к сохранению дружественных отношений с Германией. Выражением этих намерений явилась зондажная статья в «Известиях», где утверждалось, что СССР — единственная страна в мире, не испытывающая вражды к Германии, «независимо от формы и состава правительства Рейха» [213]. Поэтому в советской и коминтерновской прессе Троцкого по-прежнему не обвиняли в сговоре с германскими правящими кругами, а продолжали называть агентом Антанты.

Вплоть до московских процессов такого рода обвинения подразумевали лишь то, что Троцкий своими литературными выступлениями «льёт воду на мельницу» враждебных СССР государств. В сговоре с такими государствами в начале 30-х годов обвинялись лишь беспартийные специалисты и бывшие меньшевики.

Об изменнической и пораженческой деятельности Троцкого и троцкистов в пользу капиталистических государств речь пошла только с 1936 года, причём с каждым процессом крут этих государств расширялся, а шпионские контакты Троцкого и троцкистов опрокидывались всё дальше в прошлое.

Ко времени второго процесса Зиновьева — Каменева (август 1936 года) стало очевидным, что планы Сталина улучшить отношения с Третьим рейхом наталкиваются на сопротивление со стороны Гитлера. Поэтому подсудимые этого процесса обвинялись в сотрудничестве с нацистами ради подготовки убийства Сталина и других кремлёвских вождей. Эта не отличающаяся богатством воображения схема была перестроена и усложнена на процессе Радека — Пятакова. Здесь говорилось о прямом сговоре Троцкого с правительствами Германии и Японии, направленном на подготовку поражения СССР в будущей войне с этими державами. «Эта постановка обвинения,— писал Троцкий,— не случайно совпала с моментом расцвета политики Народного фронта. На знамени советской дипломатии и тем самым Коминтерна было написано создание военного блока демократий против союза фашистских стран… В своих международных интригах подсудимые тщательно сообразовывались с видами и расчётами советской дипломатии. Они могли покушаться на жизнь Сталина, но не на политику Литвинова» [214].

Подготовка третьего процесса совпала с укреплением международных позиций Германии и увяданием надежд на Народные фронты и военный союз СССР с Великобританией. Замена английского министра иностранных дел Идена прогитлеровски настроенным лордом Галифаксом была симптомом сближения Англии с Германией. В силу этого в Москве возникли новые дипломатические идеи, повлиявшие на содержание «признаний» подсудимых. Прежняя схема, согласно которой троцкисты служили исключительно германо-японскому блоку, была отброшена. Подсудимые были объявлены агентами целого синклита капиталистических государств: Германии, Японии, Польши и Англии.

На процессе «право-троцкистского блока» обвинение не делало различий между веймарским и нацистским режимами. Связь троцкистов с Германией утратила чисто фашистскую окраску, поскольку, согласно показаниям Крестинского, она началась ещё в 1921 году. Получалось, что троцкисты после захвата власти Гитлером автоматически перешли на службу к фашистам. Чтобы частично исправить этот нонсенс, Бессонов заявил, что оппозиционные группы в Советском Союзе ещё в 1931 году вступили в сговор с определёнными кругами национал-социалистической партии, а с 1933 года пытались воспрепятствовать нормализации германо-советских отношений, дабы доказать немецким промышленным и военным кругам, что хорошие отношения между Германией и СССР при сталинском руководстве невозможны. В 1936 году, согласно показаниям того же Бессонова, Троцкий и его сторонники стремились подтолкнуть правящие круги Германии к ускорению войны [215].